Сергей Граховский «Рудобельская республика»

за мамкины подолы, украдкой поглядывали на шагающее войско девочки.

Привалы устраивали у колодцев. Скрипел колодезный журавль, бренчали котелки и булькали фляжки. К бойцам подходили молодухи, расспрашивали: «Часом, не встречали где моего?» Называли имена и фамилии. Ротные острословы начинали зубоскалить:

— А мы разве чужие? Выбирай любого!

— Только моргни, целый взвод прибежит.

Молодухи стыдливо отворачивались и отмахивались от охальников. Те, что побойчее, огрызались:

— Чего доброго, а кобелей хватает, а этим голопузым батька нужен.

Старые женщины прижимали к груди большие натруженные руки, качали головами:

— Когда же это люди навоюются?

— Колотят, колотят друг друга.

— А, боже милостивый, неужто снова панов пустите? — И выносили кто жбан холодного молока, кто кварту березового сока, кто теплых блинцов.

С середины улицы неслась команда: «Стройся!» Над заборами подымалась пыль, вырастал частокол штыков и колыхался то влево, то вправо.

Сзади гремели двуколки со снаряжением, гулко погромыхивали пароконные фуры и закопченные походные кухни.

Батальоны занимали фронт от Прилук до Острошицкого городка. Рыли окопы, на высотках устраивали пулеметные гнезда, а в ярах — блиндажи.

Соловей целыми днями был со своими бойцами. Когда замечал, что иной уже выдохся, безразличным тоном говорил:

— Дай чуточку размяться, чтобы кровь не застаивалась, — брал коротенькую лопатку и так ловко нарезал кирпичики дерна, так заглаживал бруствер, словно всю жизнь только этим и занимался.

— Ловко у вас получается, товарищ комбат, — подзадоривал боец.

— Я, брат, за николаевскую войну землицы перекопал больше, чем ее было у князя Радзивилла… Люблю запах свежей пашни, а приходится окопы рыть.

Часто он помогал и белобровому Парчуку. Тот, моргая ресницами, жаловался: