«Рудобельская республика»

«А дальше, — думал Левон, — околею в эту стужу от сыпняка, голода и холода, вывернут из саней в канаву, как падаль, вот и все». На смену отчаянию приходила надежда: «Не может быть, чтобы все. Надо продержаться хотя бы до Бобруйска. Может, из больницы удастся связаться с товарищами. Там же наверняка кто-то остался в подполье. Только б выдержать…»

И Левон напрягал последние силы, ровнее дышал, прислушивался, как стучит сердце, как долго и нудно звенит в ушах. Он то проваливался в мерцающий мрак, будто па дно бездонной реки, то снова выплывал, слышал, как скрипят полозья п позванивают подковы по настылому снегу.

До Бобруйска он все же продержался. В больницу приехали ночью. Попытался встать, но так и шмякнулся навзничь — ноги были как чурбаны.

Санитары внесли Левона в коридор, хотели стянуть сапоги, но они примерзли к ступням. Руки в тепло зашлись, будто тысячи иголок загнали под ногти. Конвоиры позвали доктора, что-то ему говорили, писали какую-то бумагу и, грохоча сапогами, вышли из больницы.

Как только закрылись двери, невысокий подвижной доктор моментально очутился возле больного. Над Левоном наклонилось молодое лицо с жиденькой бородкой, сквозь толстые стеклышки очков удивленно глядели большие темные глаза.

— Откуда? Фамилия? Имя? По батюшке?

Левон еле слышно отвечал.

— Значит, из Рудобелки? — переспросил Морзон. — Придется спасать, Левон Ефимович, — утешал доктор.

Морзона знали не только в Бобруйске. Молодому хирургу верили, на него надеялись в каждой волости, в каждом селе уезда. «Коли доктор Морзон не справится, то и боже не поможет, — говорили в далеких и близких селах. — Очень уж свойский человек. Видать, не панского рода».

Владимир Осипович всю ночь не отходил от Одинца. Больному ставили банки, обкладывали грелками, поили горячим молоком, растирали тело и делали уколы. Почерневшие руки нестерпимо болели, нога горела огнем и колола тысячами иголок. Доктор качал головой и зло бурчал какие-то непонятные слова:

— Вандалы, гунны, узурпаторы! Что они с человеком

254