Катя пришла в номер гостиницы, включила свет, обессиленно плюхнулась в кресло перед телевизором, тупо уставилась в мертвый экран, потом нашарила на журнальном столике пультик управления, нажала кнопку. Экран засветился, и через секунду появилось изображение рок-ансамбля в плавающем дыму и разноцветных лучах, и грянула музыка. Катя поднялась, подошла к бару, достала оттуда бутылку виски, бокал, налила и сразу выпила в два глотка, вернулась в кресло, взяла со столика пачку сигарет, щелкнула маленькой золотой зажигалкой. Закурила, тупо глядя на экран…

Ей вспомнился ее дом в Нью-Джерси, красивый белый трехэтажный дом на громадной изумрудной лужайке, дом с аккуратными белыми колоннами под красной черепицей. Перед раскрытыми воротами гаража сверкал под солнцем красный «форд». По лужайке носился темно-желтый длинноухий спаниель. Людей не видно. Под белым зонтообразным тентом - белый столик, белые стулья, кресло-качалка. На столике - недопитая бутылка виски, граненый хрустальный стакан, пачка сигарет, маленькая золотая зажигалка. Рядом стоит мольберт и на нем натянутый на подрамник холст. На холсте - недописанный пейзаж - российские березки, деревенька вдали, раскисшая, поблескивающая лужами осенняя дорога. На траве рядом с мольбертом лежит раскрытый ящик с тюбиками красок, разными кистями, шпателем, кусочками угля. Джек всегда смеялся над ней, когда видел на холсте эти российские пейзажи, печальные, задумчивые.

- Ты думаешь, эти тоскливые картинки будут здесь иметь успех? - смеялся Джек. - Ах, Кэт, ах, Кэт, глупенькая ты моя… - и он целовал ее, гладил по волосам, плечам.

Катя не отвечала на ласки, смотрела пустыми глазами в пространство, потом отстранялась и уходила. Но так бывало редко - чаще Катя оставалась одна, если не считать служанки Джейн, располневшей пятидесятилетней женщины, кото-