- Ты тоже проходила как террористка. - усмехнулась третья старушенция, маленькая и черная, как мышь, на верхней губе у нее даже были заметны черные усики.

- Я не была террористкой, ты это прекрасно знаешь, Полина, ирония твоя неуместна. Мое дело было сфабриковано.

- А ее не было сфабриковано? - вновь усмехнулась Полина.

- Она сама сколько раз говорила в лагере, что хотела убить Сталина! Она сколько раз заявляла всем, что разделяет взгляды Троцкого! - зло возражала Галина.

Мать Кати слушала, весело поглядывая на старух, - они напоминали в эти минуты ссорящихся мальчишек.

- Ну и что? Ну разделяла… - проговорила Антонина.

- Так почему ее реабилитировали?

- А тебе что, жалко?

- Жалко! - почти выкрикнула Галина. - Я - член партии с двадцатого года и всегда боролась против фракционеров и отщепенцев! И в двадцать седьмом я была против платформы Троцкого!

- И Бухарина, и Зиновьева… - с усмешкой добавила Полина.

- Да! И Бухарина, и Зиновьева! И других врагов народа! - Галина трясущейся рукой налила в стакан водки и совсем по-мужски залпом выпила.

- Ох и сучка же ты, Галина, - с легкой укоризной произнесла Антонина (она была, кажется, старше всех). - За что ты восемнадцать лет пасла белых медведей? За товарища Сталина?

- Будь он проклят, твой Сталин!

- Он такой же мой, как и твой, - парировала Антонина и тоже налила себе в стакан водки, и выпила залпом, затянулась папиросой.

- Я всегда верила в партию! И верю до сих пор, нравится вам это или нет, мне плевать!

- Ха-ха-ха… - по слогам произнесла Антонина, даже не улыбнувшись, - Ты слышишь, Полина, она верит в партию.