Катя помнила, что пришла в сознание уже в больничной палате. Открыла глаза, еще не понимая, где она находится: вокруг белые стены, флакон с какой-то жидкостью на высоком кронштейне, трубка, тянувшаяся к ее руке, шприц в вене, заклеенный пластырем. Катя просипела странным чужим голосом, которого сама не узнала:

- Пи-и-ить… - и минутой позже поняла, что произнесла это слово по-русски.

Бесшумно возникла медсестра - высокая худая негритянка, заботливо приподняла голову Кати, поднесла ко рту фаянсовый чайник с узким носиком. Катя сделала несколько жадных глотков, закрыла глаза. Медсестра так же осторожно поло-жила голову Кати на подушку, поправила одеяло, затем поменяла флакон с розовой жидкостью, укрепила его на никелированном кронштейне, проверила резиновую трубку, иглу, закрепленную на руке пластырем, с минуту тревожно всматривалась в безжизненное лицо Кати, белое, как простыня, с заострившимися чертами.

В палату бесшумно вошел Джек, остановился в дверях. Негритянка строго взглянула на него, зашептала:

- Она еще очень слаба… ей нельзя разговаривать…

- Одну секунду, прошу вас, одну секунду, - умоляюще тоже прошептал Джек, приближаясь к кровати. - Я только два слова ей скажу… только два слова…

- Она не услышит вас… - ответила негритянка, но Джек мягко отстранил ее рукой, остановился перед кроватью.

- Если вы через минуту не уйдете, мне придется позвать врача, мистер Холлсон, - проговорила медсестра, выходя из палаты.

Джек не ответил, наклонился и долго всматривался в белое безжизненное лицо Кати. Потом тихо проговорил: