Положив руку на погон майора, Пал Палыч пристально посмотрел ему в глаза.

- Майор, пропустите меня к девочке.

- Это еще что такое! Вам что?.. - майор запнулся, узнав Остроголова. - Как, это вы?! Здесь? Это же вы?..

- Наверное, я. Пустите, майор.

Не дождавшись ответа, он оставил позади себя майора вместе с его оцеплением.

На краю широкого каменного парапета, держась маленькой тоненькой ручкой за вертикальную опору строительных лесов, стояла белокурая девочка лет десяти, отрешенно глядя большими голубыми глазами на собравшуюся толпу. Она была одета в некогда цветастую дешевую болоньевую курточку, на которой, вероятно, от проведенных в грязных подвалах ночей преобладал только один цвет - серый. Ее ангельское личико с божественно-тонкими чертами давно уже не знало мыла, даже хозяйственного, и было странно, каким образом этот бедный, всеми забытый и никому не нужный ребенок смог привлечь к себе столько внимания. Но об этом мы сможем узнать не сейчас. Если только потом, в следующем повествовании.

Когда Пал Палычу осталось только протянуть руку и ухватиться за некогда цветастую курточку несчастного ребенка, девочка своим тихим, нежным голосочком произнесла фразу, которая заставила Пал Палыча, будто с помощью натянутой, прикованной кольцом к его ноге цепи, в мгновенье остановиться: «Не нужно, дяденька. Не подходите. Я все равно ведь прыгну, а вы и не успеете. Не надо волноваться за меня. Мне все равно».

«Как эта девочка в такую минуту может думать о моих волнениях!» - эта мысль пронзила Пал Палыча, на секунду сковав его движения. Он отошел на шаг и сел на парапет.

- Да, ты права, Лариса, не успею. Но посмотри, как интересно: мою жену зовут Лариса, и ты Лариса тоже… Ведь так? Такое ощущение, что это неспроста, ты не находишь?