Пал Палыч не помнил, сколько прошло времени с момента этого обойденного его вниманием события до той минуты, когда настежь распахнулись двери кабинета и он увидел стоявшую на пороге Евгению Андреевну с искаженным от ужаса лицом.

Встав из-за стола и выйдя ей навстречу, с нескрываемой тревогой в голосе спросил:

- Что еще?

Бросившись ему на шею, она неистово целовала его лицо, не пытаясь сдерживать сковавших ее горло рыданий:

- Боже Всемилостивый! Господи! Молю, не дай его забрать у меня! Оставь мне его, Господи, оставь! Молю тебя! Забери меня, но оставь его, прошу тебя!

Осторожно освободившись от объятий и крепко взяв Женю за кисти рук, еще раз спросил, пристально глядя ей в глаза:

- Что там, Женя?

- Тебя только что хотели убить! Господи, да что же это такое?!

Остроголов резко повернул голову в сторону окна, мгновенно вспомнив про хлопок, которому не придал значения.

- Да, Паша, они взорвали твою машину! - удушающий спазм мешал ей членораздельно произносить слова, не говоря уже о фразах.

- В машине кто-нибудь был?

- Да… Там был…

- Кто, Женя? Кто там был?

- Там был,. - Женя периодически всхлипывала, и ей было трудно дышать, - там был… Там был из твоей службы безо… безопасности…

- Кто именно?! Кто?! - он тряс ее за кисти рук.

- Ко… Костя…

- Кто? Костя? Нечаев? Кто меня из больницы вывез? Он?

- Да… Костя…

Нам точно неизвестно: воют ли белуги. Мы этого не слышали, но, во всяком случае, так говорят. Вот и Пал Палыч, сжимая Женины руки в своих, завыл этой самой белугой. Да так, что в эту минуту, казалось, сами небеса были готовы разверзнуться и опрокинуть хляби слез, дабы залить пожар, пылавший в сердце от горя, охватившего его, и ненависти, всецело подчинивший разум.