Анатолий Рыбаков до последних дней был жизнерадостен и печален. Жизнерадостен по натуре своей жизнелюба, которому ничто человеческое не чуждо, а также в силу своего бойцовского характера. Беседуя с ним, я не замечал разницы в возрасте - и на девятом десятке он был в курсе событий и поражал свежими и меткими суждениями о происходящем в его стране и в мире.

А печален он был за судьбу своего поколения идеалистов, веривших, что можно улучшить человеческую породу и создать справедливое общество. Остался от этого поколения, на долю которого щедро выпали сталинские и немецкие пули, прах, а то, что они все-таки успели сделать, стало пеплом. Так, собственно, и называется последняя книга трилогии о детях Арбата - "Прах и пепел". Название, отнюдь не манящее читателя открыть книгу. Но прочитанную теми, кого увлекла судьба Саши Панкратова, его друзей, его страны.

Шесть лет

В последний раз я виделся с Рыбаковым в нью-йоркской клинике Ленокс хилл на Парк-авеню, на второй день после операции шунтирования, в июне 1998 года. Он был как всегда: шутил, раздавал автографы медсестрам клиники, оказавшимися российскими эмигрантками, планировал вернуться за стол к очередной рукописи.

А на операцию он решился ради читателей, хотевших проследить дальнейшую судьбу детей Арбата в третьем и четвертом поколениях. В 87 лет, когда многие, если они добрели до этого рубежа, не только ничего не пишут, но уже и мало читают, Рыбаков продолжал работать, писал от руки, передавал написанное жене Тане, она перепечатывала на компьютере - и начиналась правка. Но врачи, попутешествовав с катетером по сосудам его сердца, сказали - в Америке врачи ничего от пациента не скрывают, - что не могут гарантировать ему шести лет, необходимых для осуществления этого последнего авторского замысла. Непоправимое может случиться в любую минуту. Более того, врачи не обещали ему и сохранения трудоспособности. Надо создать обводные пути питания сердечной мышцы взамен закупоренных сосудов, позаимствовав кусочки вены с ноги. Тогда впереди - еще несколько творческих лет.

1