Волков: В 1949 году началась кампания против «безродного космополитизма» и антипатриотических сил. Стартовала она с атаки на « антипатриотическую группу театральных критиков» с красноречивыми фамилиями: Гурвич, Альтман, Юзовский, Борщаговский… Вы этих людей знали?

Рыбаков: Я тогда с ними знаком не был. Позже я довольно тесно сошелся с Борщаговским, мы дружили. Тогда же я только входил в литературу, детский писатель, с какой-то повестью, кто я был для них? А Борщаговский член редколлегии «Нового мира».

Волков: А как эта кампания против критиков тогда воспринималась?

Рыбаков: Однозначно - как антиеврейская.

Волков: Что меня в данном случае интересует: какой практический эффект все это имело? Я вам сейчас скажу, почему я спрашиваю. Когда я читаю воспоминания о тех днях, то меня не покидает ощущение, что вся эта кампания в каком-то смысле касалась строго ограниченного круга людей. С другой стороны, припоминая сталинские времена, которые я еще застал, я могу сказать, что если уж в этом замкнутом котле начиналась какая-то кампания, то она сразу становилась общегосударственной. И ее итоги принимались к сведению во всех сферах культуры и жизни. То есть в 1948 году оперу Мурадели «Великая дружба», о которой сейчас никто бы и не вспомнил, если б не «историческое» Постановление ЦК ВКП(б), а тогда все - и на заводах, и в колхозах - обсуждали эту оперу Мурадели, как будто другого дела у них нет. С теми театральными критиками тоже закрутилось общегосударственное дело?

Рыбаков: Нет, это была кампания внутри творческой интеллигенции. Но ее эффект был очень сильным. Вы понимаете, у нас ведь была тоталитарная печать. Если статья о критиках-космополитах появляется в «Правде», то эту статью читает вся страна. Эту статью все восприняли как сигнал. Сигнал к началу антисемитской кампании.

31