Но тут, к счастью, произошел самый драматический эпизод в картине - преступник выстрелил в собаку. "Он убьет ее!" - в страхе прошептала Зоя и сама схватила меня за руку. Я, уж конечно, не отпускал ее до конца сеанса. Это был единственный стоящий эпизод в картине, но он, черт побери, произошел перед самым концом.

А вот уже на улице я начал критиковать картину. Зоя не согласилась, даже рассердилась на меня. Я поступил как дурак: приглашая Зою, хотел доставить ей удовольствие и сам же это удовольствие испортил. Надо же быть таким ослом! Можно было не хвалить картину, но зачем было ее ругать?

На улице накрапывал дождик. Зоя предложила ехать на такси. И я отвез ее на Таганку, в Товарищеский переулок.

- Хочешь пойти завтра опять в кино? - спросил я, прощаясь.

- Каждый день ходить в кино? А что дома скажут? - засмеялась Зоя.

- Тогда поедем в воскресенье в Химки.

- В воскресенье я работаю.

- В понедельник.

- До понедельника далеко, - ответила Зоя и опять почему-то засмеялась.

Я застал Краснухина на этот раз за письменным столом. С озабоченным лицом он что-то писал. Так же тесно было в темном коридоре, только пахло не жареной треской, а только что вскипяченным молоком. И не было видно ни Гали, ни Саши, не было слышно их голосов - наверно, ушли куда-то с матерью, оставили Краснухина одного.

- Хорошая нэцкэ, - сказал Краснухин про бамбук. - Не знаю, сумею ли предложить тебе взамен что-либо равноценное. Вот если только стрекозу…

Он достал из шкафа большую плоскую пуговицу не то из дерева, не то из рога. На ней была выгравирована стрекоза - легкая, прозрачная, стремительная.

- Нэцкэ того же мастера, что и твой бамбук. Оцени их в антикварном, а там решим.

- Вы не боитесь, что я с ней убегу?

Он повращал глазами: