При всей нелепости мотива спор начинал приобретать остроту.

Я сказал:

- Отца нельзя предавать. Отцу надо верить.

- Но исторические факты?! - возразил Андрей.

- Я не хочу знать никаких исторических фактов, - закричал я, - сын не может предавать своего отца! Если мы не будем верить в своих отцов, тогда мы ничего не стоим.

- Чего ты кричишь! - сказал Андрей. - Разобраться надо, а ты кричишь. На свете есть подлецы, у подлецов есть дети. Что же этим детям - защищать своих отцов-подлецов?

Вопрос был поставлен коварно. Все смотрели на меня, ждали моего ответа. И во взгляде Люды я заметил что-то такое особенное. Видно, неважно у нее сложилось с родителями.

- Говорите что хотите, - сказал я, - но я убежден в одном: сын не может быть судьей своего отца. Если мой отец преступник, я не могу быть его защитником. Но я не могу и быть его обвинителем. Пусть его судит суд, общество, пусть его вина падет и на меня, и позор пусть падет на меня. Если я не сумею жить с этим позором, я умру.

- А он дело говорит, - заметил Андрей.

Юра скривил губы:

- В теории все выглядит красиво.

- Между прочим, - опять сказал я, - эти пять солдат считаются исчезнувшими при загадочных обстоятельствах, по их делу велось следствие. Возможно, их родным сообщили, что они дезертиры. Мы здесь похоронили героя, разгромившего немецкий штаб, а его сын ходит по свету с мыслью, что его отец дезертир. Должен он этому верить? Нет, не должен! Дезертир! Докажите, что он дезертир! Покажите этого дезертира! Где он сейчас? Если мы не верим в своих отцов, то и не должны искать их могил.

Я никогда не произносил таких длинных речей. Но что-то очень возбудило меня в этом разговоре.

Люда встала и, не говоря ни слова, ушла в свой вагончик..