16

Вдоль стен - железные кровати, на спинках полотенца, стол без скатерти, четыре стула, кухонная тумбочка с посудой. Одежда висит на вбитых в стену гвоздях. Если бы не детская кроватка, тесная комната напоминала бы студенческое общежитие.

- С нами живет Маша, наша бывшая домработница, - объяснила Лена, - теперь уборщица на фабрике, в выходной сидит с ребенком, а я хожу по учреждениям.

Такой безысходной нищеты Варя еще не встречала. Все кругом бедные, но то бедность многолетняя, привычная, люди к ней приспособились. На Лену нищета обрушилась внезапно - выбросили из квартиры, выгнали с работы, ограбили, обворовали, лишили всяких средств к существованию.

Лена одевала Ваню, собиралась в магазин; Варя предложила пойти вместо нее.

- Там очередь, - предупредила Лена.

- С ребенком пускают без очереди?

- Кого теперь пускают без очереди?

- Постою.

- Ну, хорошо, спасибо, вот деньги, купи две бутылки кефира.

- Может быть, еще что-нибудь?

- Ни в коем случае, больше ничего не надо.

Кроме кефира Варя купила сметану, плавленые сырки, десяток яиц и триста граммов мармелада.

- Хочешь закатить нам пир? - Лена с укоризной покачала головой. - В другой раз этого не делай. Я чувствую себя неловко.

- В другой раз посмотрим, - улыбнулась Варя.

К ней, смешно переваливаясь на чуть кривеньких ножках, подошел Ваня, уцепился за подол юбки. Хорошенький, беленький (в Шарока, подумала Варя), пучил на нее голубые глазки. Лена подхватила его на руки, села к столу.

- У нас было три обыска. - Она налила в чашку кефир, вложила в руку сына кусок хлеба, поцеловала его в макушку. - Один обыск - на Грановского, когда брали папу, другой - на даче, третий - здесь, когда брали маму. Забрали все - деньги, драгоценности, облигации, книги, мои платья, папины костюмы, ведь все заграничное, как можно оставить? Две комнаты сразу опечатали, все, что там было, тут же пропало - папины и мамины документы, патефон, даже велосипед Владлена. Я написала заявление, просила вернуть самое необходимое, никто не ответил. После обыска заставили расписаться, что никаких претензий к НКВД нет, пригрозили: «Не подпишете, ничего не оставим». Тащили прямо на наших глазах, взламывали замки у чемоданов. Все унесли, даже шкаф, по-видимому, и бедный шкаф оказался антисоветским.