Летом 1935 или 36-го года большой компанией мы уехали в Сочи - у отца был отпуск. Меня укладывали спать, а у них в другой комнате, а может, даже на другом этаже, начиналось веселье. И громче всех, и красивее всех смеялся Фадеев. Я его любила. Кончился отцов отпуск, и мы с Фадеевым снова вернулись на свою Сходню. Но в поезде я, видимо, подцепила какую-то инфекцию: заболело горло и температура скакнула под сорок. Родителей нет в Москве, Фадеев вызвал «скорую помощь», сел со мной рядом и всю дорогу до Боткинской больницы пел мне украинские песни. Я думаю, потому что в одной из них были такие слова: «Ты ж мое, ты ж мое серденько…» В больнице, прощаясь со мной и обнимая меня, он сказал: «Танька, у тебя скарлатина, сейчас тебе отрежут косы, держись. Не сопротивляйся!» Оказалось, не косы отрезали, а обрили наголо - так полагалось при высокой температуре. На второй день вернулись в Москву родители, пришел папа, маму не пустили - инфекционное отделение, папа принес мне журнал «Огонек» - там были фотографии испанских детей - жертв бомбардировок. Я помню до сих пор, что фотографии были расположены сверху страницы. Я посмотрела на этот ужас и упала в обморок А дома по возвращении из больницы меня ждал сюрприз: в углу комнаты стояла елка, украшенная сверкающими игрушками. Но я осталась к этой красоте равнодушна, стояла бы и стояла она в лесу, украшенная снегом. Потом, уже взрослой, покупала елку только ради дочки, чтобы она не чувствовала себя ущемленной по сравнению с другими детьми.

Уже чуть-чуть отросли у меня волосы после больницы, и папа повез меня на «Спящую красавицу» в Большой театр. Я была потрясена. Проснулась ночью, побежала в спальню к родителям, мама еще не спала - ждала отца, и выложила ей свою идею: мою куклу надо отвезти на бал. Мама согласилась и даже придумала, что сошьет ей бальное платье из своей белой в черную крапинку батистовой блузки. Блузка только на это и годилась. Я была в восторге. «Через дня два-три я привезу тебе это платье на дачу», - сказала мама, я успокоилась и побежала спать дальше.

Играю в куклы, а уже хожу в первый класс. В Ильинском, по Казанской железной дороге. Последнее лето и до начала ноября мы жили почему-то именно там. Наверное, дача была лучше, а может, дачу на Сходне отхватил кто-то другой. Прошу свою очередную воспитательницу не давать мне на завтрак булку с любительской колбасой, а давать то, что едят на перемене все остальные в классе: серый хлеб, намазанный маслом и посыпанный сверху сахарным песком.

Возвращаюсь из школы, открываю калитку - на крыльце стоит мама.

Кидаюсь к ней: «Сшила?» Мне и в голову не приходит, что она приехала без обещанного.

«Нет, Танюшенька, не успела. Сейчас ты пообедаешь, мы быстро соберем твои вещи и уедем в Москву. Вчера арестовали папу».

Мы едем в электричке, и только тут я начинаю понимать, что больше не увижу отца. Только-только это дошло до меня.