«Счастлива ты, Таня!»

- С Танечкой поссорился?

- Нет, с Таней все в порядке. Но не знаю, как ей сказать, что у нас отняли квартиру.

- Как это так, отняли квартиру?

Хозяйственный отдел распределением квартир не занимался, это шло на высоком уровне, в секретариате. Но с таким сочувствием смотрел Арон Яковлевич…

- Торопишься? - спросил его Женя.

- Нет, не тороплюсь.

- Дай нам пол-литра, дай нам разных бутербродов, - попросил Женя буфетчицу. - Посидим, Арон Яковлевич?

Взяли они все и направились к свободному столику.

- Поэта такого-то знаешь?

Арон Яковлевич кивнул головой. И Женя рассказал ему о борьбе с космополитизмом в Литинституте. Злобствовал тогда Смирнов, что повернул Женя комсомольское собрание в защиту того поэта. Задержал, сволочь, в издательстве книгу на два года, сейчас отнял квартиру, мстит до сих пор.

Арон Яковлевич слушал внимательно, оказалось, ничего об этом не знал.

- Не горюй, Женя, за плохими временами наступают хорошие.

Возможно, нечто такое незамысловатое и хотел услышать Женя в утешение. К тому же он выговорился, немного подуспокоился, взял такси и поехал домой.

Лихтентул не только посочувствовал нам, но, как ни странно, и помог. Нажал где-то какие-то кнопки, и сработало. Звонит через неделю: «Женя, возьми Таню и посмотрите квартиру на улице Фурманова. Это первая улица, параллельная Гоголевскому бульвару. Дом 3/5, квартира 41. Это хороший вариант. А в вашу комнату на Веснина поселят вдову расстрелянного еврейского поэта Льва Квитко».

В пятьдесят седьмом году мы попрощались с нашим домом, с нашим двором, где росли вековые деревья, и переехали на «голую», без единого деревца улицу Фурманова. Но зато какой это был дом! Там жили Булгаков и Мандельштам. «Мы с тобой на кухне посидим, сладко пахнет белый керосин» - эти знаменитые мандельштамовские строчки как раз о его квартире на улице Фурманова. Лифта нет, но ничего, мы молодые, лестница не проблема.

(Тут я немного забегу вперед: в восьмидесятом году Женя был приглашен в Кембридж. Встречает там Буковского, к которому мы относились с большим уважением, а его книгу «И возвращается ветер» считали одной из лучших в самиздате. И вдруг Буковский спрашивает Женю: «Евгений Михайлович, а вы меня не узнаете? Вы меня не помните? Мы же с вами жили в одном доме: вы на четвертом этаже, а я на пятом. Вы спускаетесь вниз, а я поднимаюсь наверх, вы идете наверх, а я спускаюсь вниз…»)

Ходим по своей собственной квартире: просторная прихожая со встроенным шкафом и в коридоре встроенный шкаф. В прихожей повесим зеркало, под ним - полочку для телефона, рядом поставим табуретку. Красная чешская табуретка у нас уже есть. Кухня метров тринадцать, купим сюда тахту, чтобы Анюта могла переночевать, если захочет, а холодильник поставим в левый угол прихожей, там для нашего «Севера» как раз есть место. (Иногда, если Анюта утром задерживалась, Женя готовил себе завтрак сам: доставал из холодильника творог, сметану, ставил чайник на газ.)

«Счастлива ты, Таня!»