Но главным вопросом для Митганга был, конечно, вопрос о «Детях Арбата». Об этой книге рассказал ему Крейг Уитни, наш друг, бывший в свое время корреспондентом «Нью-Йорк Таймс» в Москве.

Митганг поразился терпению Рыбакова и задал традиционный вопрос:

- Почему вы не публикуете свой роман за границей? Почти двадцать лет он лежит у вас в столе без движения. Объясните мне, я не понимаю, чего вы ждете?

- Я жду везения, - улыбается Рыбаков. - Но скажу серьезно: если я издам этот роман за границей, он навсегда будет потерян для моей страны, а нужен он именно там. В этом романе наша история, наши страдания, наша боль. Я все-таки буду пытаться издать его на родине.

Вопрос Митганга и ответ Рыбакова будут выделены в газете жирным шрифтом.

Прощаясь, глава литературного отдела «Нью-Йорк Таймс» сказал Нине Буис «Из всех писателей, у которых я брал интервью, мне больше всех понравились Зингер и Рыбаков».

В Колумбийском университете Рыбаков выступал дважды: в тот же день, когда давал интервью Митгангу, и в предпоследний день - перед нашим отлетом в Москву.

В три часа за нами приехала студентка Диана, полурусская, полуиспанка. Рыбаков был в ударе, поднялся на сцену, улыбаясь.

- Я пришел в литературу из «самотека», - начал Толя. Переводчик посмотрел на него.

- Простите, я не знаю этого слова.

- Сейчас объясню. - И объяснил: - Это производное от двух слов: само течет.

(Об этом послевоенном явлении, когда, потрясенные войной, писать стали все - и генералы, и солдаты, Рыбаков расскажет подробно в своей последней книге «Роман-воспоминание». Там же подробно описано и то, как Рыбаков стал Рыбаковым. Когда первая книга выходила, он взял себе псевдонимом девичью фамилию матери. Почему не поставил на обложку фамилию отца, которую носил до того, тоже сказано в той книге.)

В общем, дело было так: вернулся с фронта тридцатишестилетний майор, ушедший на войну солдатом. В Москве у него родители, шестилетний сын и жена. К тому же есть профессия - он инженер. И тут, к ужасу семьи, он заявляет, что работать инженером не будет, а хочет написать детскую книгу и назвать ее «Кортик».

Садится в машину, которую купил на полевые деньги в Германии, уезжает в дальнюю деревню, снимает комнату, ставит на стол пишущую машинку, тоже купленную в Германии, и начинает писать. Писать он не умеет. Слова героев ставит в кавычки. Но все-таки лепит фразу к фразе, строит сюжет, подбадривая себя, рисует плакатик и прикрепляет его к стенке над столом. «Чтобы написать - надо писать». Этот плакат кочует с ним из квартиры в квартиру. И сейчас он висит у меня над Толиным письменным столом.