Такерам сказали: «Как прочтете рукопись, тут же ее сожгите в камине». Все держалось в строжайшей тайне. Женя плакала, кидая страницы в огонь.
В Брин Море на лекции вопросы только о литературе. Толя приводит им интересную справку, которую подготовил перед нашим отъездом, о тиражах американских писателей в Советском Союзе. Хемингуэй, например, у нас издан тиражом в два раза большим, чем в Америке, причем на двадцати языках народов СССР.
- Мы любим американскую литературу, - говорит Рыбаков, - но я боюсь, что утомил вас цифрами. Чтобы реабилитировать себя, расскажу вам несколько смешных историй. Они тоже связаны с литературой.
Серьезное на этой лекции шло вперемежку с забавным. Атмосфера непринужденная. Рыбакову аплодируют, смеются. Такер смотрит на него, щеки порозовели, взволнован.
В Станфорде, это уже другое побережье, Толя читал две лекции, а потом довольно долго беседовал с аспирантами, которые занимаются русской литературой. Отвечал на вопросы. Среди тех, кто их интересует, - Мандельштам, Ахматова, Платонов, Олеша. Из современных писателей - Битов, Искандер.
За сорок дней, что мы пробыли в Штатах, я исписала Два блокнота: страх что-нибудь забыть, упустить, пропустить водил моей рукой по строчкам беспрестанно.
29 апреля у Толи выступление в юридической школе Гарварда перед будущими дипломатами. Тема - перестройка. Долго аплодировали. Понравилось, что рассказывал и как рассказывал. 31-го - вторая лекция в Гарварде. Снова разговор о перестройке. Их интересует фигура Горбачева.
30 апреля - выступление в Бостонском университете. Большой зал, но нет ни одного свободного места. И вдруг скандал. Толя не успел сказать и двух слов, как раздался пронзительный женский крик: «Почему вы, как и ваше правительство, скрываете от нас подробности чернобыльской аварии?» - «Какой аварии? - спрашивает Толя в растерянности. - Я не знаю английского языка, я не слушаю радио, что случилось?» Кто-то из зала стал объяснять Рыбакову: «С 25 на 26 апреля произошел взрыв на Чернобыльской атомной станции. Это Украина. Последствия могут быть ужасными для всей Европы…»
Заканчивал мой муж свои лекции снова в Колумбийском университете в канун нашего отлета в Москву. Зал переполнен. Сидеть негде. Толя ведет лекцию ярко, на вопросы отвечает подробно, с юмором. «Вопросы исчерпаны?» - спрашивает. Нет. Сидящий на подоконнике темноволосый молодой человек, назвавший себя Соломоном Волковым, поднимает руку. Я поворачиваю голову в его сторону, смотрю на него с интересом. Он просит рассказать о Сталинской премии, которую вождь сначала дал Рыбакову, потом изменил решение, а в конце концов все-таки присвоил ему премию своего имени. «Это правда или вымысел?» - спрашивает Волков. «Да, было такое дело», - говорит Рыбаков и благодарит присутствующих за внимание.
По дороге в гостиницу Толя спросил меня: «Кто такой этот Волков?» - «Ты что, не понял? Это тот знаменитый Волков, который опубликовал мемуары Шостаковича».
В 1986 году мы не могли знать, что впоследствии станем друзьями и задуманную Волковым книгу «Разговоры с Анатолием Рыбаковым» он начнет главой о Сталинской премии. Глава эта была напечатана в первом номере журнала «Дружба народов» за 2000 год.