ГОРБАЧЕВ: Если, например, вчитаться в произведения Василя Быкова, особенно в его «Знак беды» - роман, отмеченный Ленинской премией, то мы увидим, что Быков здесь иногда замахивается и на революцию, и на коллективизацию. А в фильме по этому роману кое-где даже попытался сравнивать коллективизацию с действиями фашистов. Вот почему нам следует активно работать с деятелями искусства, поправлять их, если надо… Надо почаще возить деятелей искусства в колхозы, в совхозы, на производство, так, как это сделали, например, на Ставрополье с коллективом Театра имени Моссовета. Они вернулись из колхоза буквально ошарашенные и окрыленные.

ГРОМЫКО (бывший министр иностранных дел СССР): …Видимо, жестковато поступили в свое время с Ахматовой, Цветаевой, Мандельштамом, но нельзя же, как это делается теперь, превращать их в иконы…»

Комментарии нужны?

С каждым днем работа Рыбакова в журнале все трудней и трудней. Возвращается в Переделкино измотанный до предела. Уже не валидол берет с собой - нитроглицерин. «Оспариваю каждое слово, каждую фразу. Говорю Смолянской: «Ты на моем романе подорвала свою репутацию, ты душила его». Она: «Ничего, если он выйдет в таком виде, моя репутация будет в порядке». Выпил таблетку седуксена и все равно дохожу до белого каления. А Смолянская хоть бы хны». - «Так, может, она выпила пять таблеток успокаивающего перед встречей с тобой?» - Смеется: «Наверно…»

Рассказывает дальше: «Познакомился сегодня с Сергеем Юрским. Знаешь такого актера?» - «Толечка, кто же его не знает?!» - «Юрскому сказали: «В журнале Рыбаков». Он зашел в комнату, где мы сидим со Смолянской. «У вас потрясающий роман! Не давайте снимать ни одного слова».

Дома кормлю Толю обедом и сажусь смотреть отредактированные страницы. Смолянская на свой вкус исправляет стиль - оголяет глаголы, снимает местоимения «он», «она», фраза сразу становится хромой.

- Поди сюда, - зову Толю. - Зачем здесь инверсия? Это же звучит по-татарски, не по-русски. Восстанавливаем, как было.

И опять, и опять читаю привезенные после редактуры страницы. Наседаю на Толю: «Что, «Дружба народов» хочет научить тебя писать?!»

В конце концов он мне говорит: «Таня, ты меня терзаешь еще больше, чем они! Давай покончим с такой практикой!»

Смотрю на его измученное лицо, на черные круги под глазами… «Ладно, - киваю головой. - Больше не буду вмешиваться в ваши дела». Но сердце мое рвется на части. В 80-м году Рыбаков попросил меня уйти с работы. Шесть лет мы сидели с ним над рукописью, выверяя каждое слово, каждую фразу. И теперь все это идет насмарку.