Налево от нас комната старухи Кузьминичны, она старшая по квартире. Ей все докладываются: «Кузьминична, я хочу завтра стирать». - «Стирай, кто тебе мешает…» У Кузьминичны дочь Катя, всегда беременная, глаза кроткие, нос уточкой, шаг тихий. Катин муж, Николай, не пьет, не курит, работает на военном заводе, у него бронь.

И в последней комнате, прямо напротив входной двери, живет Павла Ивановна с дочкой Ниной. Павла Ивановна - черноволосая, коса уложена вокруг головы, работает бухгалтером. Муж-солдат погиб на фронте. Нина старше меня на три года, одна нога короче другой, костыли, когда садится, прислоняет к спинке стула. Павла Ивановна жарит картошку на касторовом масле, которое покупает в аптеке, запах касторки на всю квартиру, спрашивает: «Таня, хочешь картошечки?» - «Нет, спасибо, Павла Ивановна». Кидаюсь в комнату, меня тошнит.

- Ну хорошо, - говорит Толя, - ты пришла из школы, что дальше?

- Что дальше? Дальше куча дел. После второго урока в столовой нам выдают по стакану компота из яблок и по маленькой булочке из серой муки. На какое-то время голод утолен, можно не думать о том, что хочется есть. Лева Наврозов, мой двоюродный брат, приходит обычно позже меня - он учится в мужской школе. Ставлю на патефон, который Лева собрал из разных деталей, пластинку «Кармен». Под арию тореадора подметаю пол, вытираю пыль. Пятнадцать минут - и все готово. У тети Дины мебель красного дерева, на тумбочке лежит фолиант «Сокровища мирового искусства». Каждая репродукция переложена папиросной бумагой. Оторваться невозможно. Наверное, с тех пор мы с Левой и любим живопись. Из поэтов на первом месте у нас Блок. «Девушка пела в церковном хоре…» Много знаем наизусть. Но это, конечно, между делом. Тетя Дина работает на двух работах, все хозяйство на мне. Надо отоварить карточки, магазин, к которому мы прикреплены, на улице Горького. Еду туда. На мясной талон можно купить или полкило сосисок, или килограмм говяжьих мозгов. Решаю: куплю мозги. По пути из школы захожу в булочную. Хлебные карточки, завернутые в бумажку, спрятаны на самом дне портфеля. Потерять их - самое страшное: не перебьемся до следующего месяца. А к четырем надо успеть в Орликов переулок - это по другую сторону Садовой. Там молочная, куда в это время привозят так называемое суфле. Стою со своим двухлитровым бидоном в очереди. Суфле похоже на растаявшее мороженое - белого цвета и сладковатое на вкус. Выпьешь стакан - и вроде сыт.

Раз в двенадцать дней стирка. Ставишь корыто в ванну, густо намыливаешь простыни, пододеяльники, полотенца, хозяйственное мыло тоже по карточкам, и начинаешь тереть, отстирывать одно за другим на ребристой железной доске. Потом полощешь, отправляешь все в бак, заливаешь горячей водой, добавляешь каустик, чтобы белье было, как тогда говорили, кипельным, то есть белоснежным. (Опять улыбаюсь, вспоминая милое мне слово «кипельное».) Тяжеленный бак ставим с Левой на плиту, часа через полтора выключаю газ и опять зову Леву: «Помоги снять!»