ПОЕЗДКА ЗА МАМОЙ

- Таня, ну что ты улыбаешься, я ведь жду!

Сидим с Толей в Переделкино напротив друг друга на террасе, за деревянным столом, перед ним лист бумаги, хочет записать кое-что для рассказа «Начальник поезда».

- Смешно вспоминать себя четырнадцатилетней, потому и улыбаюсь…

Лицо бледное, ноги толстые да еще ярко-розовые чулки - выдали в школе по ордеру две пары, других нет. Бумазейная коричневая юбка, тоже по ордеру, на размер меньше, чем надо, еле втискиваюсь в нее, прямой пробор всегда уродовал, косы… Причесалась бы по-другому, но нельзя: школа женская, строгая, никаких распущенных волос! Директриса стоит в дверях, поднимаемся по лестнице, протягиваем руки ладонями вниз, смотрит - нет ли лака на ногтях… Зубы металлические, глаза рыбьи, бесцветные, боимся ее как огня.

Двойка в четверти по дисциплине - читала на уроке Золя. Моя подруга, Оля Шостак, слишком поздно толкнула локтем, учительница по истории подошла, схватила у меня с колен книгу, перевернула страницу: «Нана». - «Вот, оказывается, чем интересуются наши девочки! Жизнью проституток!»

Урок по военному делу. Фамилия военрука - Капустин. «На первый-второй рассчитайсь!» Маршируем по улице, у каждой через плечо холщовая сумка с противогазом. «Противогазы надеть!» Начинаем хохотать, натягивая их. «Смешки прекратить!»

- Толя, - говорю, - а я видела, как по Садовой гнали пленных немцев. Жалкие, понурые. Толпа на тротуаре. Не было к ним ненависти, вот что удивляло. У кого что есть в руках, то им и кидали. Пачки папирос, лепешки, куски хлеба. У меня ничего не было, а то тоже бы кинула. Но мне тогда уже шестнадцать лет исполнилось.

- Танюша, ты очень разбрасываешься, давай по порядку. У кого ты живешь, что за дом, квартира, в каком классе учишься?

- В восьмом. Живу у тети Дины. Дом старинный, с кариатидами, наискосок метро «Красные Ворота». Квартира коммунальная, но дружная, никаких скандалов. У нас комната метров тридцать - тридцать пять, с балконом. Весной и осенью протекает потолок, ставим тазы, корыто, кастрюли… Тетя Дина, я тебе уже рассказывала, взяла меня на следующее утро, как арестовали маму. Так что я соседей помнила еще с довоенных времен.

Направо от нас жил врач Макаревич. Длинный, рыжий, в очках. До войны распевал по утрам арии из опер, чаще всего из «Князя Игоря»: «О дайте, дайте мне свободу…» Обожал жену Эмму и четырехлетнюю дочку Валечку. Каждое утро она выходила в коридор посмотреть, как мы идем в школу. «Здравствуй, Валечка», - гладила я ее на бегу по голове. Рыженькая, в отца, один глаз косит, круглые очочки на носу. «Здравствуйте». Понимала разницу, называла на «вы». В мае 41-го года Макаревич проводил жену и дочь к родственникам в Киев. Обе погибли в Бабьем Яру. Макаревич вернулся с фронта, через какое-то время женился второй раз, но никогда больше не пел по утрам.