Анатолий Рыбаков «Роман-воспоминание»
Вася был на редкость артистичен, из него мог бы получиться великий актер или конферансье. Он мог изображать кого угодно, имитировал не только голос, но и содержание речи - именно так , и только так, должен был говорить изображаемый им человек, поразительно читал Маяковского, Блока, память - феноменальная. Но хотел стать писателем, а этого дара не было. Он мог на ходу написать заметку, корреспонденцию, но сидеть за столом не отрываясь не умел. Ему сопутствовала удача, и он вел рассеянный образ жизни… Женщины, женщины, женщины… Привлекал их талантом, красноречием, остротами, застольями, импровизациями, домашними ужинами, которые превращал в пиршества. Притворно вздыхал: «Тяжело нам, красивым мужчинам». Женился - разошелся, второй раз женился - опять разошелся, а потом, до конца дней своих, оставался холостяком.
Шикарная жизнь оборвалась неожиданно. В одной из главных московских газет появилась статья: «Кто питается в „Общественном питании“». Авторский гонорар журнала целиком получали его штатные сотрудники, половину всего гонорара - В. М. Сухаревич. Васю из журнала выгнали, редакцию разогнали, вероятно, и Аггей Кузьмич полетел, подробностей не знаю.
Но Вася не пропал. Профессиональный журналист, имея в Москве множество знакомых, стал театральным рецензентом, ездил по областным театрам, писал рецензии на спектакли, пытался сам сочинять пьесы - не получилось, хохмы в них были, но на одних хохмах не выедешь. Так рецензентом и остался, работал в «Советском искусстве», в «Литературной газете», в «Крокодиле», напечатал несколько юмористических рассказов, довольно слабых. Но не огорчался, обладал счастливым характером: никому не завидовал, никого не старался опередить, был терпим, незлобив, незлопамятен, не жаловался, ни на что не сетовал, довольствовался тем, что имел, и потому был мудрее многих.
Вел себя достойно. Во время войны служил в какой-то центральной газете, редактор ему говорит:
- Вася, ты чистокровный русский человек, православный, а фамилия у тебя смахивает на еврейскую: Сухаревич, Гуревич… Есть установка: в газете должны быть русские имена, не надо давать пищу фашистской антисемитской пропаганде. Как-нибудь измени свою фамилию.
- Хорошо, - ответил Вася, - свою фамилию Сухаревич я изменю, но при одном условии.
- Каком?
- У Гоголя в «Мертвых душах» помещик Собакевич тоже должен поменять фамилию.
Этот рассказ долго потом ходил по Москве. Конечно, прежних заработков у Васи уже не было, но жил он неплохо. Его холостяцкую квартиру возле Большой Грузинской полюбили молодые преуспевающие драматурги. Заходили за Васей, тот снимал шлепанцы, надевал ботинки, вместе отправлялись на Тишинский рынок, покупали мясо, рыбу, зелень, все, что требовал Вася, и дома он «сооружал» обед, «пищу богов». На его «борщи» сбегалось много народа, каждый, конечно, с бутылкой. В Васе был поразительный талант гостеприимства, от доброты, от широты натуры. Так и жил. Вышел на пенсию. Ходил по улице или по Переделкину, когда наезжал ко мне, важный, солидный, с палкой, на которую не опирался, а выкидывал перед собой в такт своему шагу, как большую трость - этакий лорд, аристократ.