Анатолий Рыбаков «Роман-воспоминание»
- И спрашивать не буду. Съезд заканчивается, слышал выступления? Хоть один произнес это имя?
- Какое имя?
- Сталина. Его даже упоминать нельзя - ни за, ни против. А ты хочешь, чтобы твой роман напечатали. Ты знаешь мое отношение к «Детям Арбата». Два года уже, как я с ними разбежался, а меня мордой об стол. Второй раз не хочу.
Получили от машинистки новый вариант романа. Вычитали с Таней. Ошибок полно, надо забеливать, подклеивать, перепечатывать абзацы, страницы…
Отвез рукопись в ЦК Кузнецову, помощнику Яковлева. Он забыл выписать мне пропуск, но охранники, узнав, что я автор «Кортика», связались с ним, пропустили. Кузнецов долго извинялся: думал, я знаю его внутренний телефон, позвоню снизу. Сын бывшего секретаря Ленинградского обкома А. А. Кузнецова, расстрелянного по приказу Сталина в 1950 году по известному «Ленинградскому делу», относился ко мне с симпатией. Красивый брюнет лет сорока, однако глаза типично «псковские» - серые, холодные, смотрят прямо на собеседника. Но и я, как всегда в таких случаях, вперся в него взглядом. Опустить глаза пришлось ему.
Я положил на стол рукопись и письмо Яковлеву, где коротко изложил, что именно я сделал, и повторил, что ни в каких обсуждениях участвовать не буду, его, Яковлева, требования выполнил, этот вариант последний, прошу или передать роман для публикации, или вернуть мне, я сам решу его судьбу.
Кузнецов прочитал письмо, покачал головой.
- Но ведь сейчас положение в Союзе писателей изменилось, выбрано представительное бюро, так сказать, мозговой центр, теперь сами писатели будут решать судьбу литературы.
- Бюро - это аппаратные игры, Валерий Алексеевич, мертворожденная организация. Власть у тех, у кого на столе правительственный телефон - вертушка, они по-прежнему будут душить литературу. Я свой роман на удушение не отдам, так прямо и скажите Александру Николаевичу.
- Александр Николаевич будет огорчен, он да и все мы считаем, что на съезде многое сдвинуто с места.
- Будут публиковать правду, тогда можно будет говорить о достижениях. Все остальное, простите, болтовня. - Тут про вас ходит много разговоров, говорят, вы сидели…
Я кивнул на рукопись:
- Прочитайте, все узнаете.
- Обязательно… Говорят, вы воевали…
- Да, в Восьмой гвардейской армии.
- Это та, что была под Сталинградом Шестьдесят второй?
- Та самая.