Светоний писал: «Но на Капри, оказавшись в уединении, он дошел до того, что завел особые постельные комнаты, гнезда потаенного разврата. Собранные отовсюду девушки и юноши — среди них были те изобретатели чудовищных сладострастий, которые он называл «спинтриями», — наперебой совокуплялись перед ним по трое, возбуждая этим зрелищем его угасающую похоть. Спальни, расположенные тут и там, он украсил картинами и статуями самого непристойного свойства… чтобы всякий о своих трудах имел под рукою предписанный образец. Даже в лесах и рощах он повсюду устроил Венерины местечки, где в гротах и между скал молодые люди обоего пола предо всеми изображали фавнов и нимф…

Но он пылал еще более гнусным и постыдным пороком, об этом грешно даже слушать и говорить, но еще труднее этому поверить. Он завел мальчиков самого нежного возраста, которых называл своими рыбками и [которые в часы купания проплывали у него между ног, облизывая и покусывая его. Также к нему приносили младенцев, еще вскармливаемых молоком; вместо материнской груди те сосали его плоть]. К похоти такого рода он был склонен и от природы и от старости. Поэтому отказанную ему по завещанию картину Паррасия, изображавшую, [как Атланта устами дарует Мелеагру сладость утех,] он не только принял, но и поставил в своей спальне, хоть ему и предлагалось на выбор получить вместо нее миллион [сестерциев], если предмет картины его смутит.

Говорят, даже при жертвоприношении он однажды так распалился на прелесть мальчика, несшего кадильницу, что не мог устоять, но и после обряда чуть ли не тут же отвел его в сторону и растлил, а заодно и брата его, флейтиста; но когда они после этого стали попрекать друг друга бесчестием, он велел перебить».