За «СуперМАЗом», торчавшим тупой мордой из входа в мастерскую, двое мужчин возились с огромной, величиной с теленка, коробкой передач. У обоих руки в масле, черные полосы на лицах — как боевая раскраска индейцев. Николая Митрофано-вича мы определили еще до того, как он представился, до того, как увидели его изуродованную в той аварии руку. Стоит просто не шофер, а человек государственной важности.

Он почти равнодушно сказал: «Подождите, уберусь здесь, и поедем обедать. — И, тщательно пряча в потаенные места извергнутые из «теленка» болты, приговаривал: — Запчасти — дефицит, а люди-то разные бывают. Не украдут, так испортят».

Усадив нас в большой комнате на мягком диване, Николай Митрофанович устроился напротив на низком табурете и спросил, понимаю ли я язык, на котором он говорит, — смесь русских, белорусских и польских слов.

О Николае Митрофановиче впервые упомянули в районной газете в конце 70-х. В заметке речь шла о главном — об интернационализме. И односельчане подсказали корреспондентам семью вконец обелорусившихся украинцев Пустовитов, потому что не было в округе семьи более своей во всех отношениях. Николая любили-уважали и как ударника коммунистического труда, отмеченного сорока семью поощрениями, и как депутата райсовета.

Больше в прессе о Пустовите отдельно от Машерова не упоминали никогда.

До 4 октября 1980 года он видел Машерова лишь однажды, и то издали — первый секретарь приезжал в хозяйство, был на полях и в своей знакомой по телеагиткам манере общался с тружениками и руководителями района.

К Ноябрьским праздникам шоферский вклад Пустовита в победы за урожай должны были отметить орденом. А недели за две до аварии Машеров приходил к маме Пустовита — во сне. Петр Миронович был в костюме и принес с собой лукошко черных ягод. Мама сон рассказала, и Николай тогда пошутил: может, сам Машеров орден вручать будет?

…В тот день Николай выехал из дома около трех, пообедав.

— Помню, обогнал кран, которым потом растаскивали наши машины. Сел на хвост грузовику. Я вообще никогда никому на хвост не садился, но этот ехал больно странно — то шестьдесят, то восемьдесят. Никак не мог я его обогнать. Никакой «Волги» с сигнальными огнями я не видел.