Михаил Козаков «Крушение империи»

Карабаев оборвал вдруг свою издалека шедшую к истинной цели, «предварительную» многословную речь и, словно сам сейчас забыл о ней, сдавленным, глухим голосом спросил дочь:

- Я тебя прошу… прошу тебя, дочка моя, совершенно правдиво сказать нам с мамой: кто такой господин Ваулин и в каких ты с ним отношениях?

Он увидел, как густая краска залила теперь Иришино лицо, и оно стало еще красивей, чем было: настолько красивей, что оно показалось ему менее знакомым, чужим, не Иришиным. Он увидел горячий свет в ее настежь открытых глазах и ее сжавшийся упрямо рот - и понял, что те худшие подозрения, которые вот уж год как он питал, оправдались сейчас и не требуют никаких более подтверждений.

Все было ясно… чудовищно ясно! И вот сегодняшняя газетная заметка…

Ему хотелось выкрикнуть что-то гневное, больное, но он придвинул к дивану стул и опустился на него, наклонившись корпусом к дочери.

- Ты уже знаешь о Ваулине? - тихо спросила она, и Льва Павловича досадливо поразил спокойный тон ее голоса. - Откуда?

- Мало ли откуда могут знать родители!.. - сказала Софья Даниловна.

Переменив живо позу, она уселась поудобней на диване: так, чтобы получше видеть все Иришино лицо.

Теперь-то она, мать, вмешается в разговор и не откажется сама повести его. Пусть Левушка предоставит все ей…

- А ты хотела скрыть от нас? - спросила она у дочери.

- До поры до времени.

- Но кто же он такой в конце концов?

- Ты его видела, мама, у нас.

- Помню… С седыми височками, - этот?