Михаил Козаков «Крушение империи»
Этот товарищ, низенький желтолицый Загермистр, не вынес дорожной пытки: покрытые кровоточащими волдырями ноги отказались служить, не защищенная от солнца, одолеваемая им голова перестала соображать, настороженность, свойственная всем здесь, покинула его, - и Загермистр, забыв обо всем, опустился в изнеможении на землю. Ряд был нарушен.
- Товарищ Моисей! - оглянувшись на него, зашептал Теплухин. - Вставайте… дайте руку. Ведь бить будут!
- Не могу больше! - И Загермистр уткнулся головой в землю, держа в дрожащей руке снятое с носа запыленное пенсне.
И, может быть, спустя несколько секунд, опомнившись, он и сам бы поднялся, но было уже поздно.
- Ага! - крикнул сбоку конвойный, и, врезавшись в ряды каторжан, растолкав их, он ударил упавшего высоко занесенным прикладом.
Раз, другой, третий - в бок, по руке, по плечу.
И, обернувшись, Теплухин видел, как сжавшийся в комок обороняющийся Загермистр старался подставить под удар висевший за плечами мешок с вещами и как прятал от солдатского приклада свое маленькое, уроненное на землю пенсне, прикрывая его сгорбившейся, поставленной на пальцы кистью судорожно шарящей руки…
- Довольно! - сорвалось у кого-то в толпе, и конвойный, услышав это, бросился на голос.
- Ага! Вон что!.. - орал он. - Ага-а!.. Застрелю. - И он метался вместе с другими солдатами по торопливо удаляющимся рядам, ища «виновного».
Он не найден, он никем не выдан, но тем хуже: ответит за это вся партия!
- Ага-а!.. - несется со всех сторон, сзади и с боков, разъяренный, азартный хрип конвойных.