Михаил Козаков «Крушение империи»
- Я твоего Токарева и не обвиняю. Он, может быть, и ценит тебя, но Иван Митрофанович…
- Дался же он тебе сегодня?
- Мне сердце подсказывает, Жоржа. Он злой, завистливый человек. О, поверь! Мы, женщины, умеем тонко чувствовать и распознавать людей, если они почему-либо нас заинтересуют.
- А в данном случае в качестве кого может интересовать тебя Теплухин?
- В качестве… ну, как тебе сказать? В качестве… твоего, нашего недоброжелателя.
- Доказательства? - вновь переспросил Георгий Павлович и лукаво посмотрел на жену.
Рессора мягко сплющилась и разогнулась (дорога изобиловала выбоинами), и их обоих покачнуло и слегка подбросило на экипажной подушке. Лукавая улыбка, на мгновенье сломавшаяся от толчка на карабаевском лице, вновь аккуратно разместилась на нем, встречая растерявшийся, несобранный взгляд Татьяны Аристарховны.
- У меня одно доказательство, Жоржа, - сказала она, - это моя преданность тебе! Ты доволен?
- Спасибо, Танин!
Искренно растроганный, он взял ее руку и, отогнув у кисти шелковистую перчатку, неслышно поцеловал женину руку.
Но эта награда ему самому показалась недостаточной. Он счел нужным ответить на ее подозрения, ответить и разбить их, успокоив тем Татьяну Аристарховну.
- Ты не беспокойся, Таня. Я хорошо знаю таких людей, как Теплухин и ему подобных, - уверенным, чуть-чуть флегматичным тоном сказал Георгий Павлович. - У них испорченная биография. Жизнь подвергла их своеобразной эпитимии: коситься, угрюмничать и самоотравляться своим же, каким-то золотушным ядом…
- …недоброжелательства и зависти! - упрямо подсказала Татьяна Аристарховна и тотчас же испугалась, что перебила мужа, так как он этого не любил во время серьезной беседы, а по его тону поняла, что Георгий Павлович собирается посвятить ее в нечто значительное.