Михаил Козаков «Крушение империи»

Асикритов был прав: прохожие медленно, не. спеша отмеривали свой путь в обе стороны проспекта. Им словно жаль было расстаться с этим классически стройным, неоглядным до конца петербургским красавцем, с этим светлым, неожиданно теплым по-южному, подарочным вечером, с нежной своей собственной задумчивостью, с голубым пожарищем на крыше неотъемлемой от проспекта знаменитой мечети, с вознесенной высоко кверху золотой иглой - штыком легендарной крепости двух святителей.

- Ах, какой чудесный этот город! - воскликнул Федя, любуясь раскрывшимся перед ним видом. И хотя восклицание показалось самому наивным и собственно никак не отмечающим подлинной красоты увиденного, он не смутился на этот раз: и Фома Матвеевич говорит, что Петербург «чудесен», и все прохожие, по всему видно, это чувствуют, да и как сказать иначе об этом «творении Петра»?

- Ну, что вы скажете относительно нового Иришиного знакомого? - спросил Асикритов. - Как вы находите этого бритого, молчаливого скептика с поседевшими рано височками… Как он вам, - а?

- Симпатичен! - поспешил ответить Федя и посмотрел на своего спутника: тот одобрительно покачивал головой. - Он очень располагает к себе, очень приятен.

Ничего больше о нем не скажешь. У Карабаевых Сергей Леонидович был подчеркнуто малоразговорчив, держался в стороне, с Федей обменялся двумя-тремя фразами - и все. Кто точно и чем занимается новый Иришин знакомый, что собственно их сдружило и каков характер этой дружбы, Федя так и не знал еще. Но Ириша говорила об этом человеке всегда похвально и с большим уважением.

Оказывается, они познакомились полгода назад в одном профессорском доме, где была вечеринка студентов и курсисток.