Михаил Козаков «Крушение империи»

- Лады, лады, - громким, густым контральто отозвалась Воскобойникова и пошла здороваться с сидевшими в комнате. Их было немного, и Людмила Петровна мельком оглядела всех: благообразный еврей-брюнет в темном костюме; какая-то кругленькая молодая женщина в розовом, с шелковой муфтой в руках - муфту все время держала на животе, пряча свою беременность; благочестиво улыбающийся генерал: раструб седой головы, напялил все ордена, обвесился медалями во всю грудь, как министерский курьер; узкий, гнущийся, необыкновенно длинный - в полтора человеческого роста - молодой человек в желтом клетчатом жакете; пожилая смуглокожая, с остро торчащим, как долото, подбородком горбоносая дама, еще другая лет тридцати, рыжая красавица в светлосером легком платье, в белом берете с наколкой - золотой молнией-иглой; широкогрудый морской офицер в накрахмаленном белом кителе и с черной повязкой на одном глазу и еще какой-то толстый, низенький мужчина в бутылочного цвета костюме, с всклокоченной, вьющейся пепельной бородкой и темными, но разными глазами.

- Садись, милоя, гостьей будешь, - сжимая локоть Людмилы Петровны, вел ее Распутин к столу. - Заждались тебя, лебедь мой. Садись, садись… Все мы гости тут у него… у этого енжинера. Гости мы, - а, енжинер?

- Уж такая честь моему скромному дому, Григорий Ефимович… - И голая, безусая губонинская губа подернулась косой тенью сдержанной улыбки. - И счастлив, Григорий Ефимович, доставить приятное вам и вашим друзьям. Прошу, господа, к столу, прошу.

Людмила Петровна очутилась между Распутиным и старым генералом, круглый стол позволял видеть и всех остальных, - а это так важно было для нее сегодня!