Михаил Козаков «Крушение империи»

Проходя мимо отца, она вдруг приблизилась к нему и, не глядя в лицо, поцеловала его в щеку. Он ощутил ее теплые, мягкие губы, они отдавали слегка запахом свежего молока, сладкого творога, пеклеванного хлебца. «Ах ты мой теленочек родной!» - подумал о ней нежно, хотя еще секунду до того готов был, как и на Юрку, рассердиться.

Через минуту Ириша вышла со двора, пересекла песчаную рыхлую дорогу, взбежала на зеленый бугорок и, обхватив сзади сцепленными руками голову, медленно и плавно, немного раскачиваясь, что напоминало походку матери, Софьи Даниловны, направилась в лесок.

Лев Павлович долго провожал ее взглядом, сидя в плетеном кресле на веранде.

Вот она свернула направо, пошла какой-то тропинкой, и, чтобы видеть ее, надо повернуть в ту же сторону, направо, голову, и Лев Павлович, отвернувшись от стола, глядит теперь вдаль, сквозь стекло широкой верандной рамы.

Но стекло озорничает, как кривое зеркало в Луна-Парке, - волнистое, «пьяное» стекло, приобретенное экономным, малоимущим плотником Вилли Котро, смещает, ломает перед взглядом безукоризненно прямые сосны, превращает в смешной зигзаг тропинку, раздваивает, обезображивает плавно идущую фигуру Ириши. Лев Павлович ищет ровное, «трезвое» место в стекле Вилли Котро, для этого встает даже, не спуская взора с удаляющейся дочери.

«А ведь нам следовало с ней поговорить, пооткровенничать. Чую, что надо… - решает он вдруг, как бы отвечая каким-то другим своим мыслям, пришедшим уже не только сейчас, а еще раньше, в первый день возвращения из-за границы. Верней - в первую ночь разговора с женой, Софьей Даниловной. - Да, да, объясниться надо. Только бы найти подходящий случай».

Он и не предполагал в ту минуту, сколь скоро представится этот «подходящий случай».