Михаил Козаков «Крушение империи»

Ему показалось вдруг, что не его обидели, а он сам обидел этих людей, и ему стало неприятно. Раздосадованный - он возвратился в столовую, ведя с собой за руку жалостно ухмыляющегося дядю Семена.

- Прости меня. Но ведь ты понимаешь… - говорил ему, тяжело вздыхая, Федя.

На сей раз, конечно, дядя все понимал.

Мирон Рувимович умер еще при дневном свете. Грудь перестала дышать и на середине хриплого вздоха издала коротенький осекшийся свист, - как будто вдруг с хрустом сломалась игла, которой проводили по тонкой шелковой ткани.

Через полчаса в доме стали появляться люди, которых меньше всего Федя мог ждать. Он понимал, что их приход связан с предстоящими похоронами, но это и казалось странным, потому что при жизни Мирон Рувимович ни с кем из них не встречался и не знал их голосов.

Всем теперь в доме распоряжался Семен Калмыков. Верней - им руководили какие-то посторонние, чужие Феде люди, которые почему-то решили, а дядя Семен согласился с ними, что хоронить надо сегодня же.

- Отчего им некогда? Чего они торопятся, бессердечные люди?! - взмолилась Серафима Ильинична. - Ведь это выйдет к ночи - так вора не хоронят!

Она искала взглядом Фединой поддержки, она, конечно же, была уверена в ней: вот он прикрикнет по праву на всех, и никто не решится ему возражать.

Но он, никак не предполагая, что похороны возможны так скоро, никак мысленно не подготовленный к тому, растерялся в первую минуту, не знал, что сказать.

Мать огорченно удивлялась его молчанию, дядя Семен, отведя в сторонку, говорил: «Ну, что изменится за ночь? Только больше страдать будет мама. Случилось, - горя не исправить!» И Федя решил, наконец: «Это правда, будем хоронить сегодня».