Михаил Козаков «Крушение империи»

- Я же говорил: кончать надо сейчас стачку. А меня не слушают… почему не слушают? - запротестовал вдруг скороговоркой один из молчавших до сих пор членов ПК. - Осторожно надо теперь, не так часто, товарищи!

Сергей Леонидович вскинул на него глаза.

- …силы нужно собирать, не дергать рабочих! Особенно женщин теперь много повсюду, в каждом цехе женщины - нервный народ, - выпалил пекист и утер лоб аккуратно сложенным носовым платком.

Он переходил с места на место, обращаясь то к одному, то к другому из товарищей, заглядывал в их лица, ища сочувствия.

Латыш - он говорил с заметным акцентом, коверкая некоторые слова. Плотный, приземистый, с рыжими, по-змеиному выгнутыми усами, в очках с золотой оправой и синими стеклами - Черномор (такова была партийная кличка Яна Озоля-Осиса, василеостровского кооператора) сразу бросался в глаза: узнав, кто он, шпики легко могли бы идти за ним по пятам, не боясь потерять из виду.

Черномор недавно только стал принимать участие в работе Петербургского Комитета, и потому Сергей Леонидович был мало с ним знаком: любопытно было присматриваться к нему.

- …Говорили? А по-моему, Ян Янович, вы раньше не на том настаивали, - вяло усмехнулся Скороходов.

- Вы плохо меня слышали. Выньте ватку, Александр Касторович. У вас болят уши, но я же не виноват?

У Скороходова действительно болело ухо. Он дважды за это время, - заметил Ваулин, - вынимал из него пожелтевшую ватку и, смачивая какой-то жидкостью, флакончик которой хранил в пиджаке, водворял ватку обратно. Боль была, вероятно, очень сильна: он сидел молчаливо, подставив ладонь под ухо, с опущенными глазами.