Михаил Козаков «Крушение империи»

Изобразив на лице участие и соболезнование, она спросила вдруг, долго ли страдал перед смертью его отец, как чувствует себя сейчас Федина мать, - и ему пришлось что-то буркнуть в ответ, и было уже неудобно сразу же уйти, а Федю тяготил этот вынужденный разговор.

Но еще более неприятны были ему ее двусмысленные, как показалось, расспрашивания о Людмиле Петровне: по какому делу приехала она в Смирихинск, да не знает ли случайно, правда или нет, что у нее была, говорят, какая-то история в Петербурге или где-то на фронте, куда, помнится, ездила сестрой, не выходила ли замуж Людмила Петровна - ведь такая интересная женщина; да где ее брат-студент, брат частенько, - тут же разбалтывала она чужие секреты, - частенько заглядывал кое с кем в «Россию», когда приезжал из отцовского дома в город.

«Ф-фу»! - отдувался Федя.

- Вы возьмете ключ? - вынула она его из ящика стола.

- Нет… да, впрочем, н-нет, - сбивчиво ответил Федя, не зная еще, как поступить.

- Берите вы! - казалось, уже потешалась над его смущенным видом госпожа Флантикова, и он платил ей в душе ненавистью.

Он собирался откланяться, но в этот момент без стука в дверь вошел в комнату широкоплечий, выше среднего роста рыжеусый военный в чине полковника с двумя «Георгиями» на груди.

Еще не доходя до стола, за которым сидела Флантикова, он бросил на него небрежным взмахом ключ от своего номера и хриповатым баском сказал:

- Ухожу обедать. Если придут ко мне люди - передайте им, сударыня.

Он мельком взглянул на Федю и, повернувшись, вышел, застегивая на ходу свою офицерскую, с меховым воротником, зеленую бекешу, подбитую лисой.