Михаил Козаков «Крушение империи»

- А если я не один приду? - загадочно сказал вдруг Федя, и сам в тот момент не поверил, что может прийти сегодня в концерт вместе с Людмилой Петровной, - а ведь именно ее имел в виду.

- Тем лучше. Надо, надо поразвлечься вам, - серьезно сказал доктор Русов и, заложив руки в кожаных варежках за спину, побрел домой.

Федя не спеша поднимался по лестнице: за сегодняшний день он изучил уже здесь каждую ступеньку.

- Вас, паныч, ожидают, - сказала повстречавшаяся в коридоре украинка.

- А что такое? - сухо спросил он.

- Балакала про вас: був тут студент, чи не був? «Только и всего? - подумал Федя. - Так можно и про лакея своего спросить!» - не покидала его придирчивость, хотя где-то в глубине души шевельнулось неясное чувство надежды и радости.

Он постучал в дверь номера и вошел в него.

- О, боже, какой вы дед-мороз… молодой дед-мороз! - смеясь, говорила Людмила Петровна, идя ему навстречу. - Румяный… щеки накрасило вам, усы такие седые, а уши… уши-то ваши! кончики совсем побелели! Послушайте, вы, кажется, отморозили свои уши, сударь?

- Спасибо, что еще… молодой дед-мороз. На уши наплевать! - криво усмехнулся Федя и не притронулся к своим ушам, хотя ощущал холодный зуд на хрящиках и хотелось, подув на ладони, зажать руками и согреть ледяные уши.

- Ну, вот еще - наплевать… Уши, знаете… Людмила Петровна приложила к ним свои теплые ладони, чуть-чуть сдавила его голову - но так, что минуту Федя перестал даже слышать, и стала растирать его уши.

- Никто любить не будет, никто любить не будет, ага! - шутила она, дергая его за холодные мочки ушей.