Михаил Козаков «Крушение империи»

После обеда горничная подала Ирише только что полученное письмо.

Она сразу же признала Федин почерк, но штемпель на конверте - «Снетин», да и сам конверт - розовый, дамский, с выдавленной на нем монограммой «ЛГ» с переплетенными буквами - несколько ее удивил.

Еще больше удивил ее текст Фединого письма. Оно было довольно сумбурно:

«Задержан в пути жизни счастьем. (Это слово было написано все прописными буквами.) Поэтому вернусь к киевским будням не раньше, чем через неделю. Это будет разлука с тем, чем дышу теперь. Говорят, разлука уменьшает малые страсти и усиливает большие, как ветер задувает свечи и раздувает пламя. Никаких свечей, ибо я объят целым пожарищем!

Напиши все-таки, кто такой Н.М. Сергеев, - интересно. Увидишь Ивана Митрофановича - скажи ему, что тот человек, по фамилии Кандуша, которого он видел у дяди на станции, - подлец, шпик, и он хранит письмо одно, адресованное Ивану Митрофановичу. Это целая история, когда-нибудь расскажу.

Обнимаю (конечно - только дружески!). Зачем ты в Киеве - а? Тут снег до самых окон, но он стережет счастье!

Ф. Калмыков».

В этом письме было много непонятно Ирише, но больше всего ее озадачило упоминание Кандуши и притом в таком странном и неприятном сочетании.

«Какой Кандуша?.. Неужели тот самый заводский табельщик, который иногда заходит к ним в дом, ведет себя очень скромно, ходит с Юркой на рыбную ловлю? Почему он подлец и шпик? - Глупости! - прервала она свои мысли. - Почему? Это неважно, а вот если он действительно из охранки… ужас какой! А мама с ним так любезна: землячок, землячок… Вот тебе и землячок!»