«Рудобельская республика»

— Значит, опять война.

— Защищаться надо. Лезут как мухи па мед. Как-нибудь отобьемся, а там н по загривку дадим.

— Гляди, сынок, сила солому ломит.

— Что же, убегать от них?

— От волка побежишь, на медведя наскочишь. А береженого и пуля бережет.

Они неуклюже обнялись.

…Роман вез домой невеселые новости и заботы: снова надо за винтовки браться. А как же земля? Ждет она рук и ласки, тоскует по звонким и острым лемехам, по семени, по дожинковой песне. Жито как лес возле имения. Коммунары сеяли, бывшие панские батраки. Неужели потопчут его сапоги легионеров и те страшные «таньки»?

И снова думал о сыне. Один ведь у него остался. Костик с Петриком давно чужую землю парят, а он который год все воюет. Кабы не лезла эта погань, жил бы себе дома, хату бы свою как-то сложили, землю получили. Невестка уже была бы, а там, глядишь, и внуки посыпались бы. Такой девки нет, чтобы на Александра не заглядывалась. Вон Параска как сохнет. Да и не диво. Кто на такого хлопца не позарится?

Хоть бы вернулся живым. Старик нащупал за пазухой твердые, шершавые «афишки», подложил под голову короб, хотел задремать, но думы роились словно слепни: «Вот так порадую Левкова новостью! Тот с ревкомовцами и комбедовцами старается в коммуне — столовку устроили, детей кормят даром, людей подбадривают, а тут на тебе — снова война, беги и догоняй, стреляй и помирай».

Перед самыми Ратмировичами в вагонной духоте и гаме Роман все-таки уснул.

А в Бобруйске становилось все тревожнее. Военком Прокоп Молокович еле успевал принимать добровольцев из волостей. Приходили в лаптях, с полотняными мешочками молоденькие комсомольцы и вчерашние солдаты в полинявших гимнастерках, в обмотках и шинелях с николаевскими орлами на пуговицах. Надо было разбить всех по ротам, хотя бы кое-как обуть и одеть, необстрелянных — научить держать винтовку, слушаться команд и приказов.

215