- Мама, что ты мелешь? - расстроилась Таня. - Я не буду это переводить.

- А что я такого ужасного спросила? - обиженно поджала губы Катя. - Я же сказала, в газетах все время про это пишут. Ты что, не читаешь газеты? Или думаешь, там все врут?

- Конечно, врут! Прекрати, пожалуйста, мама, прошу тебя. Не позорься и меня не позорь.

- Что сказала твоя мама? - вежливо осведомился югослав Радович.

- Ничего! Глупость сказала, - резко по-английски ответила Таня.

- Какую глупость? - опять спросил Радович.

- Что в Нью-Йорке страшно жить, там всех убивают и грабят.

Радович весело рассмеялся, покачал головой:

- О-о, эта пропаганда… Эти дурацкие газеты! Катя сидела с каменным лицом, поджав губы.

Тяжелое молчание повисло над столом. И, видимо, каждый напряженно думал, о чем еще можно поговорить, чтобы вновь не оказаться в неловком положении.

- Может, выпьем, мама? - фальшиво-веселым голосом спросила Таня. - У нас там есть бутылка «Тибаани», я принесу, можно?

- Ну что ж… - вздохнула Катя, - принеси. Катя вскочила из-за стола и почти выбежала из декорации, и через две секунды вернулась с бутылкой вина в руке и штопором, протянула Радовичу:

- Держи, открывай, это мужское дело.

Радович сноровисто откупоривал бутылку, Катя тяжело поднялась, достала из серванта фужеры, поставила их на стол, села с величественным лицом.

- По русскому обычаю за знакомство полагается выпить, - проговорила Катя. - Твое здоровье, мамочка. Твое здоровье, Джек.

- Ваше здоровье, Ольга Александровна… - на ломаном русском старательно, по слогам выговорил Радович. - Я очень рад…