- Ка-ак на левый берег, ка-ак на левый бере-ег!
Выгна-а-али-и татары-и-и сорок тысяч лошадей!
И пакрылся-а бере-е-ег, и па-акрылся-а а бере-е-ег!
Сотнями порубле-е-енны-и-их, постреля-а-анны-и-их люде-ей!
Э-эх, люба-а, братцы-и, люба-а-а, люба-а, братцы-и, жи-и-итъ,
С наши-им атама-а-аном не прихо-о-одится-а тужи-и-итъ!

Пел он красивым, глубоким и сильным голосом, и Катя, загипнотизированная песней и голосом Григория, первой подтянула припев:

Э-эх, люба-а, братцы-и, люба-а-а, люба-а, братцы-и, жи-и-итъ!
С наши-им атама-а-аном не прихо-о-одится-а тужи-и-итъ!

Один за другим стали просыпаться гости, охали, кряхтели, спрашивали друг у друга, сколько времени? Кто-то сразу исчезал из мастерской с больной головой и туманом в душе, кто-то оставался, сидел на полу, сгорбившись, обхватив руками колени и слушая песню. Григорий пел, то улыбался, то хмурился, встряхивал спутанными кудрями волос:

А первая-а пуля-а-а, а первая-а пуля-а-а ранила меня-а-а!
А вторая пуля-а-а, а вторая-а-а пуля-а, а вторая-а пуля-а-а
Успокоила-а-а коня-а-а!
Э-эх, люба-а, братцы-и, люба-а-а, люба-а, братцы-и, жи-и-итъ,
С наши-им атама-а-аном не прихо-о-одится-а тужи-и-итъ!

Когда он перестал петь, прихлопнув ладонью гудящие струны, Катя первой захлопала в ладоши, закричала «Браво-о!» И почти все гости поддержали ее, за исключением Виктора: он сидел на диване, угрюмо глядя в черное, истыканное блестками звезд, ночное небо, видное в распахнутое окно, морщил лоб, потирал пальцами подбородок, даже шевелил губами, словно разговаривал сам с собой.