Они пили водку, уничтожали огромное количество еды - благо, на дармовщинку! - и спорили в три горла. Обо всем, о чем можно спорить: о жизни и смерти, об учении Толстого, о термоядерной реакции, о том, что атом так же бесконечен, как и Вселенная, о последней повести Гладилина «Верный Руслан» и о книгах Солженицына, о последних фильмах, которые они успели посмотреть, о песнях Высоцкого и о стихах Евтушенко, и еще черт знает о чем. Но главное - спорили до хрипоты! Всегда находились защитники и противники обсуждаемого предмета, и никогда не было единогласия. «Они только на партийных собраниях единогласно голосуют», - насмешливо думал Виктор, слушая речи подвыпивших гостей. Когда мать уходила спать, вконец одуревшая от этих споров и табачного дыма, обязательно извлекалась дополнительная пара припрятанных бутылок, и гости заговорщически потирали руки и хихикали, как дети, которым удалось надуть воспитательницу.

- Витек, ты смотри маме не проболтайся, - говорил кто-нибудь.

- Что вы. братцы! - улыбался довольно отец. - Витек у меня - могила, Витек не продаст…

А потом Виктор поступил во ВГИК, и друзья отца стали называть его «Эйзенштейном», или «Чарли Чаплиным», или «третьим братом Васильевым». Виктор, морщась, терпел, кисло улыбался - шутки казались ему глупыми.

- Ну, дорогой брат Васильев, что нового в нашем славном, лучшем в мире кинематографе?

Чем порадуете советский народ? Какими такими шедеврами? К нам в институт недавно привозили одно, с позволения сказать, произведение! Режиссера Шунтикова. Знаешь такого?

- Слышал…

- Скажи, пожалуйста, он что, тоже ВГИК кончал?

- Да, кончал…

- Кошмар-р-р… чему же вас там учат? Это кино за гранью добра и зла… это просто… черт знает что…