раза в неделю, в основном сообщала о здоровье Темы и Кати, и непременно говорила, что она совершенно без денег, то за квартиру нечем платить, то за детский сад, то у Темы сапожки износились, то Катя пальто порвала, то еще какого-нибудь черта лысого. Виктор, который последнее время сидел совсем без денег и пробавлялся в основном подачками от отца, начинал беситься, орал в трубку, что денег у него нет, что в прошлом месяце дал ей более чем достаточно, что надо иметь совесть, и не пить последнюю кровь из человека.

- Какую кровь, Витя, о чем ты говоришь? - насмешливо отвечала в трубку Варвара. - Разве ее можно пить? У тебя давно не кровь, а сплошные чернила.

- Слушай, Варвара, иди к такой-то нехорошей маме! И, пожалуйста, звони пореже.

- Я совсем не буду звонить, если ты станешь исправно присылать деньги, понял, козел? - зло отвечала Варвара.

Виктор в ярости швырял трубку. Он знал, что Варвара еще звонит его матери, плачется на трудную жизнь, и мать после разговора с отцом берет у него деньги и отвозит их Варваре. Нахальная тварь! Если бы эти деньги шли на Катьку и Темку! Он увидел ее как-то в Доме кино и обалдел. Одета, как Джина Лоллобриджида или Шарон Стоун, в умопомрачительном платье, с норковой накидкой на голых плечах, с громадными бриллиантовыми серьгами, с золотыми часами «картье» да еще в компании с каким-то хлыщом в смокинге. Виктор, пришедший в Дом кино в старом свитере с кожаными заплатками на локтях и заношенных джинсах, от злости скрипел зубами. Потом, по телефону, он высказал ей все, что думает по этому поводу.

- До чего же надо потерять остатки стыда и совести, чтобы шляться в Дом кино, к которому ты теперь никакого отношения не имеешь! - орал он в трубку.

- Там множество народа, который отношения к твоему кино не имеет! - отвечала Варвара.