«Врачеватель 2. Трагедия абсурда»

Эпизод девятый «Процессия»

Да, действительно, этот лес не что иное, как непролазная чащоба, но вот тропинка - прямо предо мной. Чего ее искать, если я в нее же и уперся? Ну да, согласен, метров с восьми и не заметишь, а вот с пяти - как на ладони. И что мне сущность бытия, если я сейчас стою у самого что ни на есть ее начала? Да нет, не сущности. Всего лишь навсего тропинки. Но ведь последняя куда главнее. Ну и пуская там где-то вдалеке за горизонтом маячит эта сущность бытия, а вот тропинка непосредственно пред тобою, и ты по ней, возможно, добежишь туда, куда тебя влечет самой твоей природой. И по-иному поступить уже не можешь. Ты - зомби, ты зациклен на идее: догнать, узнать, понять, простить иль не простить… а там посмотрим. О нет, друзья, не в самогоне истина. Ужель мы любим только потому, что это нам самим необходимо? А так подумать, ты-то, идиот, кого-нибудь да любишь? Ох, навряд ли. Кроме как себя, любимого, навряд ли. Вот и сейчас тропинка - непрочная связующая нить между твоим же оскорбленным самолюбием и тем, что это самолюбие способно успокоить.

Однако, прежде чем нырнуть в темную и непролазную чащобу, где лучи внепланово активного солнца не достают до земли, мне почему-то все-таки ужасно захотелось в последний раз окинуть ну хотя бы беглым взглядом странную и удивительную, не обозначенную даже на военных картах деревушку с добротными домами и убогим поселковым клубом, где вместо перекошенных заборов частоколы из толстенных бревен, а обитатели ее, селяне, попросту, по-русски, при здравом рассуждении не подпадают ни под один критерий наших представлений о биологическом существовании на матушке-Земле, не вписываются ни в какие рамки, понятия или догмы.

Нет-нет, я не оговорился. Мне захотелось на нее взглянуть именно в последний раз, потому что на тот момент я был абсолютно уверен, что больше уже никогда сюда не вернусь.

И я обернулся… Думаю, что близстоящим деревьям-великанам в объятиях безмолвия все же посчастливилось услышать не то веселый, ироничный, а может быть, и жалобный протяжный стон, непроизвольно вырвавшийся из моей усталой, исстрадавшейся души: по идеально заасфальтированной хароновской дороге в направлении холма, за которым еще вчера скрылась телега Карпа Тимофеевича, медленно двигалась похоронная процессия, а лежавший в гробу покойничек - судя по всему, все тот же депутат - приподнял, зараза, из деревянного бушлата свое туловище и, глядя в мою сторону, начал вдруг отчаянно жестикулировать руками. И так как ветер аккурат был в мою сторону, до несимпатично лопоухих ушей Грибничка, не обиженного Богом по части отменного слуха, отчетливо донеслось:

- Слышишь ты, Грибничок! Семипахов-то прав: у развилки налево будет логичнее. Соотношение примерно семьдесят к тридцати. И поменьше полагайся на свою одноклеточную интуицию, - сказал гаденыш и улегся на место.

А вот возглавлявший похоронную процессию огромного роста детина с двумя собаками на поводке, видно, не сдержался и зачем-то погрозил мне, скотина, кулаком. Да и черт с ним. Как говорится, «не судите, да несудимы будете», а поэтому с легким сердцем я его прощаю, козла кудрявого… Да-да, друзья, бывают и такие: козлы кудрявые встречаются. У него ведь, «от кутюр», свои суши с тараканами, а у меня, как ни крути, исключительно свои, и в этом - я практически уверен - и есть та сущность бытия, хотя заветная тропиночка на данную минуту, думаю, важнее.

- Селяне, счастливо оставаться и не поминайте лихом, - махнув на прощание рукой, я, будто мышь в нору, нырнул в темноту дремучих девственных лесов Тверской губернии.

167

Система Orphus

«Врачеватель 2. Трагедия абсурда»