Или "Лето в Сосняках"(1958-1964). Опять-таки завод. Большая химия. Подготовка в выпуску сверхпрочного полимера. Опять-таки привычная интонация: "Завод для рабочего - это его завод, репутация завода - его репутация. Он хочет, чтобы завод был знаменит делами, а не кляузами". Развитие рабочей темы? Пусть так. Однако внутри нее вызревает, прорастает новое качество. Ибо не с производственными распрями связаны самоубийство инженера Колчина и мытарства Лили Кузнецовой. Причины? Они не в нынешнем и даже не во вчерашнем дне, они в более далеком прошлом - в условиях тридцатых годов.

Теперь уже не мудреное дело - выставлять напоказ художественные просчеты ранней прозы Рыбакова. Они и впрямь на поверхности - иллюстративность, морализаторство, ложная патетика. Но не забудем при этом, что "Екатерина Воронина" была одой из самых читаемых книг пятидесятых годов, что экранизацию романа смотрели миллионы. Значит, что-то цепляло, задевало за живое. Что? Страсти вокруг скоростной погрузки-выгрузки речного флота, передового опыта и рекордов крановщиков? Едва ли. Другое вызывала отклик - прикосновение и "личной жизни", неустроенность женской судьбы, человеческая тоска по счастью. Именно это и производило впечатление на фоне тогдашнего психологического лирического авитаминоза литературы. Меня интересуют, однако, не столько отчетливые контрасты "вчерашнего и сегодняшнего" Рыбакова, сколько скрепы, стяжки, черты устойчивости. А они тоже очевидны.

Взять хотя бы саму художественную структуру. Ее опознавательные приметы четко проступили уже в "Водителях". Многофигурность, многоплановость, сюжетная разветвленность. И этим принципам эпической панорамы Рыбаков не изменяет во всем своем творчестве. Даже в тех произведениях ("Неизвестный солдат", "Тяжелый песок"), где повествование идет от первого лица.

2