Конечно, выход романа стал возможен только в атмосфере перестройки. Но я бы сделал акцент на другом. На том, что книга Рыбакова, в свою очередь, сама влияла на общественное сознание, будоражила умы, побуждала к творческой активности.

Это сегодня наша печать без опаски говорит о трагедиях, прорезавших, исполосовавших тридцатые годы. Это сегодня она полна свидетельских показаний, рассказов жертв террора, рассекреченных архивных документов. Сегодня… А тогда, в середине восемьдесят седьмого года, еще многое не устоялось, не определилось, шло ощупью. Еще крепка была инерция "застойного" отношения к личности Сталина. Еще числились под подозрением Бухарин и Рыков, Зиновьев и Каменев. Еще покоилось за семью печатями дело об убийстве Кирова.

И опять парадокс. Она ведь так близка к нам по времени, эра тридцатых годов. Она отражена в газетах и журналах, документальных и художественных кинолентах, в сотнях повестей, романов, монографий, диссертаций, в резолюциях партийных съездов и конференций, в разного рода учебниках, методических пособиях, мемуарах. Кто только не писал о ней: командиры индустрии, военачальники, активисты колхозного движения, сталевары, ткачихи, метростроевцы. И при таком изобилии фактов… ощущение белого пятна, зыбкости почвы, неосвоенности. Мы упирались взором в лицевую, парадную сторону, а что за фасадом, с изнанки?

Так что на долю писателя выпала роль первопроходца. Он прокладывал путь сквозь толщу намерзшего за десятилетия льда, сквозь торосы фальши, запретов, мифов, вольных или невольных искажений, и он же принимал на себя ответные удары. От иных разгневанных читателей, от насторожившихся функционеров. Даже в газетном отчете о недавней XIX партконференции упоминание о "Детях Арбата" сопровождается выразительной пометкой: "Шум в зале". Но, бог с ним, с этим шумом. Обратимся к роману.

11