Надо было - превозносил Камерный театр, надо было - развенчивал его.

И все это с одинаковым артистизмом, с легкой иронической ухмылкой: "Он прослыл человеком лояльным, но прогрессивным. За первое его ценило литературное начальство, за второе - литературная интеллигенция".

Действительно, герой романа не из числа патентованных проработчиков. Он не то чтобы в одной упряжке с ними, но и не против них. Первое - рискованно, второе - губительно. Его функция - подключаться, подхватывать, придавать начавшимся кампаниям интеллектуальный шарм. Это фигура столь же колоритная, сколь и характерная для своей поры - виртуоз идейной эквилибристики, мастер лавирования.

При всем том Вадим - человек, не лишенный способностей. Эрудированный, хваткий, контактный. Привыкший вращаться среди знаменитостей в салоне своего отца - модного московского терапевта, он и сам нацелен на покорение вершин. И его эволюция сродни мимикрии. Имитация искренности, тяга "к более сильным", умение непринужденно преподнести очередную смену вех.

Еще в школе Вадим легко научился попадать в господствующий тон. Освоил простецкий стилек обхождения, "рабочий, пролетарский", постарался "избавиться от всех видимых признаков своего сугубо интеллигентного происхождения". И эта немудреная тактика окупилась сторицей. Она открывала любые двери, помогала держаться по-свойски и с "долдонами-чужеедами", и с рафинированными жрецами строгого искусства.

Следователь Альтман не столько сломал своего клиента, сколько безошибочно угадал слабину. Эту паническую дрожь перед властным окриком, этот синдром отступничества, эту готовность откупиться любой ценой, заложить кого угодно, лишь бы уцелеть. Они даже не успели прозвучать, намеки на вербовку, а Вадим уже уловил, что "от него требуют. И понимал, что согласится на их требования".

29