Возвращаюсь в Союз, захожу к Суркову, закрываю двери и говорю: «Алеша, что произошло?» - «Ничего не произошло». Я говорю: «Нет, Алеша, что-то произошло. И я не выйду отсюда, пока ты мне не скажешь, в чем дело». Он спрашивает: «Ты куда сейчас идешь?» Я говорю: «К Арбатской площади». - «Иди». Я вышел, иду по Поварской к Арбатской площади, он меня нагоняет. Говорит: «Толя, ты нас обманул. Ты, вступая в Союз, не написал, что исключался из партии три раза и два раза судился». Или наоборот, я уже не помню, сколько раз, что там было. «Время сейчас строгое. Мы живем в строгое время». А он «окал», Сурков, смешно получалось: «строгое время». Я говорю: «Это неправда». - «Что неправда?» Я говорю: «Я никогда в партии не был, был только в комсомоле.

В 33-м году меня действительно арестовали, и я отбыл свою ссылку от начала до конца, потом я был четыре года на фронте и с меня за отличие в боях с немецкими захватчиками сняли судимость. Я имел право не писать о судимости. А тот пункт, что если была судимость и снята, то это надо тоже указать, я считаю, незаконный пункт. Что дает снятие судимости? Право писать, что я несудим. А такой пункт у меня это право отнимает. Зачем же мне все это?» Он говорит: «А твои командиры могут подтвердить, что ты всегда писал в анкетах о судимости до ее снятия?» Я говорю: «Могут». - «У тебя есть справка трибунала о снятии судимости?» Я говорю: «Есть». - «Принеси мне все это». Справка о снятии судимости была зашита у мамы в подушке. По еврейскому обычаю: в подушку спрятать и зашить. Я поехал к своему командиру корпуса, поехал к начальнику строевого отдела, они все москвичи, все написали мне…

5