- Ну, хорошо… Роман закончен, теперь его надо напечатать. Я понимаю, что это было нелегко…

- Я отнес его в журнал "Дружба народов", казалось бы, кому еще печатать такую вещь? Его там не взяли - сказали, что, во-первых, их не устраивает упоминание 37-го года, к тому же и война в романе показана односторонне - в ней пострадали не только евреи, но и другие национальности. Хорошо хоть объяснили, а то я, провоевавший всю войну, этого не знал.

Пошел в "Новый мир", где мне тоже отказали, объяснив, что роман, "к сожалению, не ложится в планы журнала". Все боялись, никто не хотел биться за роман о евреях. И я должен отдать должное редактору "Октября" Анатолию Ананьеву - он мгновенно согласился этот роман напечатать. И я ему благодарен за это.

Как у нас в те годы определялся успех: в книжных магазинах купить нельзя, очереди в библиотеках, высокие цены на черном рынке. Вскоре роман издали в 26 странах. В Дании, например, его тираж достиг 60 тысяч экземпляров - неслыханная цифра для такой небольшой страны. Вернувшись в Москву после презентации, я пожалел о том, что не сообразил послать эту книгу королеве. В соответствующей надписи я бы обязательно упомянул ее отца, спасавшего датских евреев от немцев.

- Интересно, что вы употребили слово "немцы" вместо более привычного "фашисты".

- Замечательно, что вы мне напомнили об этом. У меня как-то это вылетело из головы, хотя по мне это тоже проехало. В семидесятые годы действительно нельзя было в отрицательном смысле употреблять слово "немец", надо было писать "фашист", "гитлеровец", "фашистские войска", "гитлеровские войска".

Представляете, если бы Толстой в "Войне и мире" вместо слова "французы" употреблял бы слово "бонапартисты": "В Москву вошли бонапартисты", "разговаривая с бонапартистом, Пьер Безухов сказал…"

6