- Сына ослепила! - возмутился Андрей. - Ее надо было посадить на кол, четвертовать, колесовать, расстрелять и повесить.

- Боже, какой кровожадный! - с деланным ужасом проговорила Люда.

Виктор Борисович продолжал:

- Не только не повесили, дорогой мой друг Андрей. А наоборот, была она высоко отмечена церковью за преследование иконоборцев, то есть тех, кто боролся с культом икон.

- И правильно преследовала, - заметила Люда, - сейчас иконы ценятся.

- Иконы - это другое, - возразил Андрей, - это древность, история. Поронск отстраивают - тоже древность, история.

Виктор Борисович вдруг опустил голову и печально проговорил:

- Неизвестно еще, где она, настоящая история. Возможно, в Поронске, а может быть, и еще где-то.

- В старину люди крупнее были, - объявил Юра, - кипели сильные страсти. Олег на лодках доходил до Цареграда.

- "Как ныне сбирается вещий Олег отметить неразумным хозарам… - запел Андрей. У него был сильный низкий голос, а главное, могучая грудная клетка: он, наверное, мог бы заменить целый хор. - Их села и нивы за буйный набег обрек он мечам и пожарам…"

Юра и Люда подхватили:

- "Так громче, музыка, играй победу, мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…"

И когда они прокричали это самое "бежит, бежит, бежит", в столовую вошел Воронов, окинул ее хмурым взглядом, подошел, сел за наш стол.

- Что, узнал?

Я положил перед ним фотографию и рассказал о Софье Павловне и о школе. О телеграмме, которую дал в Москву, естественно не сказал. О Наташе тоже.

Пока я рассказывал, фотография обошла всех и наконец задержалась у Виктора Борисовича: перед тем как рассмотреть ее, он долго дрожащими руками искал по карманам очки..

- Ясно, - сказал Воронов, - тетку нашли, а она ничего не знает. Фотография есть, а кто похоронен - неизвестно.