Отошел от Рыбакова Витя Фогельсон, взял под руку нашу общую любимую подругу: «Сегодня ведь Танин день рождения. Я не ошибся?» - «Не ошибся». - « Понял».
- Телеграмма хоть хорошая? - спрашивает сторожиха. - Никогда не видела таких длинных телеграмм.
Да я и сама таких длинных телеграмм не видела. Киваю ей головой, мол, да, хорошая. Она ноги в руки и бегом сторожить свою дверь. Эта зверь-баба выделяла меня среди других из-за робости перед Евгенией Самойловной Ласкиной.
- К тебе начальница идет, - сообщала она, взбегая по лестнице, как только видела, что Евгения Самойловна открывает дверь в больничный корпус.
Была в Евгении Самойловне какая-то магия, если даже простая сторожиха увидела в ней «начальницу», то есть почувствовала ее незаурядность. Маленького роста, седой пучок на затылке, тихий голос, пронзительные глаза, строгие губы и редкое умение выслушивать другого человека и вникать в его нужды. Так в чем же магия? В чем - не могу сказать, но магия была. Евгению Самойловну побаивался или, лучше сказать, уважал и прислушивался к ее мнению сам Поповкин - грозный редактор журнала «Москва», где работала Евгения Самойловна.
По ее настоятельному совету и не без помощи Константина Симонова, бывшего ее мужа и отца их общего сына Алексея (председателя Общества защиты гласности в наши дни), Поповкин решился опубликовать «Мастера и Маргариту» Булгакова, чем прославил свой журнал. А без Евгении Самойловны лежать бы этой книге в столе до самой перестройки. Тем не менее Поповкин, не раздумывая, выгнал Евгению Самойловну из редакции за две недели до пенсии: напечатала она стихотворение Семена Израилевича Липкина, где были строчки: «Человечество быть сумеет без народа по имени И». Посчитал главный редактор это сионистским происком, чего его душа стерпеть не могла.
Едем в Измайлово, хочу Толе показать, где проходила «Выставка на открытом воздухе» - так ее назвали художники-авангардисты, которых за две недели до того разогнали бульдозерами на пустыре в Беляево.
Мы не виделись целое лето: я с Ирочкой уехала к Евгении Самойловне в Оттепя, в Эстонию, она сняла нам комнату у смотрителя трамплина. А где был Толя, я не помню. Кажется, он захватил с собой сына, и они улетели в Баку на «Неделю детской книги». В Баку Толя надеялся собрать кое-какие материалы для «Детей Арбата», хотел побывать и в Баиловской тюрьме, посмотреть на камеру, где сидел Сталин. А потом, наверное, оставался на даче.
- С кем была на выставке?
- С Евтушенками. Народу тьма, прямо толпы шли от метро, и мы в конце концов Женю потеряли, но я увидела там своего племянника Мишу Одноралова, он привез в Измайлово две картины, одна называлась «Бутылка и икона». Стена - к ней прислонена икона и рядом бутылка. ( С Мишей Толя познакомился позже в Нью-Йорке, куда он эмигрировал с двумя дочками, женой и несколькими приятелями-художниками.)