Муторно на душе и у меня, ничего не жду хорошего, не знаю, как убить время. Затеяла стирку - хоть руки будут заняты. Время от времени выскакиваю на дорогу, смотрю, не идет ли зеленый «Жигуленок», нет, не идет. И вдруг наконец появляется из-за угла, открываю ворота, открываю гараж, Толя ставит машину, поднимается на крыльцо. Лицо по-прежнему мрачное.

Как всегда, садится во главе нашего деревянного стола, я пристраиваюсь сбоку. По ритуалу он сразу начинает мне диктовать какой-либо важный разговор, пока тот свеж в памяти.

Но не хочется мне сразу начинать печатать.

- Подожди, - прошу его, - какое у тебя общее впечатление? Знает он о романе или нет?

- Скорее всего, знает. Первая часть, где были Сталин и арест Саши, лежала у Твардовского в «Новом мире», две вторые части лежали у Ананьева в «Октябре», уже там мог кто-то Беляеву стукнуть, не напечатали ведь, побоялись, сослались на ЦК, мол, только там могут решить судьбу романа.

«Если у вас 34-й год, - сказал мне Беляев, - то я догадываюсь, что у вас роман антисталинский». - «Безуслов-

но», - говорю. И тут он мне заявляет прямо, что о Сталине будут публиковаться произведения, когда вымрет все поколение. «Какое поколение,- спрашиваю, - поколение Сталина или нынешнее поколение, вообще не жившее при Сталине? Уже тридцать лет прошло, как он умер».

Беляев уходит от этого вопроса и переводит разговор на Константина Симонова, у которого в книге (название не упоминается) была своя версия 1941 года. Три года Симонов не принимал поправки ЦК, писал Брежневу, ничего не помогло. И тогда, по словам Беляева, он принял их условия, и более того, предложил при Институте Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина создать хранилище, где лежали бы непроходимые рукописи. (Капитан принял советы матроса.)

«Будьте уверены, Альберт Андреевич, - сказал я ему, - что на это кладбище мой роман никогда не попадет».

Чтобы покончить навсегда со всеми этими беляевыми и шауро и выбросить их напрочь из своей памяти, приведу второй разговор Рыбакова с Беляевым. Он был более резким и нелицеприятным. Рыбаков впрямую спросил Беляева - не боится ли он прослыть «душителем литературы»? Это происходило в декабре 1985 года на очередном съезде писателей РСФСР.

Запрещая Евтушенко говорить с трибуны о «Детях Арбата», Беляев назвал роман «антисоветским», что нам стало тут же известно. Однако разговор с Рыбаковым на следующий день он вел совсем в ином тоне: «Зачем вы собираете отзывы, Анатолий Наумович? Вам это не нужно, вы слишком большой писатель, вы - наша национальная гордость».

Редактирую эти страницы из дневника для «Романа-воспоминания». Вместо прежней ярости вызывают они у меня смех.

- Что смеешься? - кричит из своей комнаты Толя.

- Зайди ко мне, скажу. У вершителей наших судеб должны были все-таки сходиться концы с концами. Разве «национальная гордость» может писать «антисоветский роман»? Ну и умники. Смех просто.