- А у тебя, Таня, дети есть?

- Есть. Дочь.

- Взрослая?

- Взрослая.

- Замужем?

- Да.

- И институт кончила?

- Кончила.

Она смотрит на меня, протягивает полотенце.

- Счастливая ты, Таня!..

- Чем же?

- Счастливая.

Прибежала на обед дочка, худенькая, черноглазая, здоровается за руку, ладошка вялая. В прошлом году окончила школу, поступала в Институт культуры в Киеве, провалилась, вернулась в Щорс к родителям. Временно работает в библиотеке, деньги маленькие, но получила хорошую характеристику. На эту характеристику все упования, все надежды, будет снова пытать счастья, поедет через два месяца в Киев.

- Поступит, нам и умирать можно, - говорит мать. Взгляд требовательный. Отец смотрит на дочь ласково. Заступник «Характеристику хорошую, - говорит, - трудно получить. Должны такое взять во внимание». Хотят верить в справедливость, надеются, что там, в Киеве, кто-то внимательно вглядится в их дочь, оценит и трудолюбие, и усидчивость, что «ни в кино не ходила, ни на танцы, сидела за учебниками».

Девочка молчит. Неуловимое движение бровями, что означает, по-видимому, сомнение.

Жалко мне девочку. Представляю ее смятение: не уверена в своих силах, боится снова срезаться.

Нам пора возвращаться в Чернигов. Коля нервничал, поглядывал на часы, а потом гнал машину так, что мы сомневались - доедем ли до Москвы живыми. На десять вечера у него было назначено свидание с дамой сердца, которая была замужем, и пропустить эту встречу было выше его сил.

А мы все сидим за столом, оттягиваем момент прощания, душа сопротивляется тому, чтобы оставить их, ничем не обнадежив. Но обнадежить абсолютно нечем - в Киеве, кроме Павла Гурьевича, ни одного знакомого, про Институт культуры вообще слышим впервые.

Нина вышла на кухню, принесла мне и Павлу Гурьевичу по банке красных соленых помидор, видела, как мы наваливались на них, уж больно вкусным она делала рассол. Коля понес их в машину, а она опустилась на стул рядом со мной, положила свою руку на мою.

- На последнем терпении, Таня, живем. Тревога съедает: поступит, не поступит?..

И тут Павел Гурьевич не выдержал.

- Поступит, - сказал он. - Ректор института - мой сосед по даче. Поговорю с ним, но экзамены надо сдать хорошо.

И действительно поговорил, и девочка поступила в институт, о чем нас известили письмом той же осенью. «Да здравствует Павел Гурьевич,- прокричала я и отнесла то письмо Толе, - напиши ему, что он герой. Он будет рад».