Юрий Нагибин   «Над пропастью во лжи»

С пруда, бия громадными крыльями, поднялся матерый селезень в весеннем пере и, сверкая изумрудом и медью, помчался над водой, выбивая из нее брызги, затем круто забрал вверх и ушел в голубой прозор, оставленный теснящимися вкруг водоема ивами.

— Надо же! — восхитился Афанасьич. — Какой красавец! И не побрезговал грязной лужей.

— Афанасьич, — жалобно сказал Иван Сергеевич. — Ты чуешь запах?

— Нет.

— Сейчас почуешь. Я наклал в штаны.

Афанасьич никак не отозвался на сообщение, опустил мешок на землю, отдышался и утер пот.

— Берись.

Они взяли мешок за четыре угла, раскачали и бросили в воду. В месте падения мешка ряска расступилась, открыв чернильную непрозрачную воду, и почти сразу, плавно колыхаясь, начала стягиваться в зеленый ковер.

— Приведи себя в порядок, и едем дальше. Запозднились.

Афанасьич зашагал через болото. Иван Сергеевич разоблачился, прополоскал кальсоны, выжал, свернул, оделся и поспешил за другом…

Они выехали на заросший муравой и подорожником проселок. Давно не езженные, исчезающие под травой колеи привели их к смешанному лесу. Старые, обросшие по стволам жемчужным мохом березы стояли вперемежку с палевыми осинами и ярко-зелеными елями, уже выпустившими восковистые свечки. Порой деревья расступались, освобождая место заросшим молодой крапивой западкам. Какая-то птица упала на мертвый березовый сук и разразилась захлебным воплем.

— Мать честная! — удивился Афанасьич. — Самец кукушки. Сроду так близко не видел.

Иван Сергеевич тоже не видел и обрадовался, что надсадный привет настиг их в машине. Он не ручался за свой вышедший из повиновения желудок.